нагрузить поклажей нарту и доверить перевозку собакам. На нарту лёг бы и Кавита. Переселение в Нунавак окончательно испортило ему здоровье. Он шёл налегке, однако едва добрался до стойбища и остаток лета пролежал в землянке. Безостановочно стонал, а если не стонал, то ругал своего умершего папу.
Когда Кавита был мальчиком, папа заставлял его плавать в малой лодке: усаживал внутрь, затягивал ремни на обшивке из тюленьих шкур и, убедившись, что вода не попадает в лодку, отталкивал её от берега. Не давал Кавите вернуться, пока тому не становилось совсем плохо. На берег дедушка возвращался с затёкшими ногами и весь обмаранный – не мог долго терпеть и ходил прямо под обшивку. Запах привлёк к нему злых духов. Повзрослев, он лучше других охотников управлялся с малой лодкой и, расхаживая по морю, добыл немало нерп и морских зайцев, зато к старости с трудом передвигался по суше. В последний год болезнь – влажные хрупы и отёки – поднялась от колен к локтям и запястьям, сделав Кавиту беспомощным. К тому же у него укоротились и распухли пальцы. Отвадить докучавших ему злых духов не сумел даже щенок Волчицы, единственной суки Нунавака. Зимой, в луночный месяц, бабушка Стулык умертвила щенка на родовом камне в большом спальном пологе, а его дымящиеся теплом кишки разложила на снегу у землянки. Дедушка дважды переступил через них, однако от болезни не излечился.
Аглюхтугмит привыкли к стонам Кавиты и к тому, что он молит Утатауна о помощи. Вот и сейчас, устроившись на китовых позвонках, они не обращали на дедушку внимания: говорили о предстоявшей вылазке в море, обсуждали запасы еды в мясных ямах и протёртую обшивку их старенькой лодки, собранной из плавникового дерева, гибких ременных связей и китового уса. Анипа с крыши наблюдала за взрослыми, а потом к ней присоединился Матыхлюк, и толком послушать охотников не удалось.
Брат лёг рядом и принялся сучить ногами, переваливаться с боку на бок. Поймав недовольный взгляд сестры, захихикал и всем видом показал, что скрывает от неё нечто невообразимое.
– Ну чего ты? – не выдержала Анипа.
Матыхлюк скривился и промолчал. Анипа, раздосадованная, ущипнула его за щёку, отчего брат захихикал громче. Пришлось зажать ему рот ладонью, чтобы не мешать сидевшим внизу взрослым. Наконец Матыхлюк прошептал, что они с Тулхи идут на вершину стойбищного холма – с утра пили много воды и терпели, а теперь готовились выяснить, кто дальше пустит струю. Вскочив, Матыхлюк помчался к отдушине. С грохотом спустился в мясной полог, откуда выскочил к тропинке.
Анипе захотелось посмотреть на состязание Матыхлюка с Тулхи. Она не сомневалась, что сын Акивы брызнет дальше, ведь он старше, однако зрелище обещало быть весёлым. Всё лучше, чем внимать причитаниям Кавиты, предложениям Айвыхака отправиться к Белому простору и жалобам Стулык на то, что злые духи и в Нунаваке обрекли аглюхтугмит на голодную зиму.
Раззадорившись, Анипа бросилась за братом. Нагнала его на вершине холма. Тулхи отругал Матыхлюка за долгую