ты копаешься? – бурчит вошедшая низким женским голосом. – Времени в обрез.
Фигура, закутанная в чёрные одежды, оглядывается через плечо, рассматривая что-то на улице. Варя успевает увидеть сморщенное старушечье лицо и поблёкшие серые глаза. «Не она», – выдыхает с облегчением девочка.
– Луна не окажется в нужном месте раньше положенного часа, – устало откликается хозяйка.
– Не мудри мудрёную. Знаю без тебя!
Свёрток в руках пожилой женщины начинает подёргиваться. Хозяйка резко оборачивается на звук, глаза её сверкают ядом.
– Живая?
– Это судорога. Пропащий ребёнок.
У Вари обрывается сердце.
– Но душа-то, – поднимает бровь зеленоглазая.
– Ты мне не доверяешь? – щетинится в ответ старушка.
– Я никому не доверяю.
– Я триста лет этим занимаюсь.
– И сколько провалов ты потерпела?
Пожилая женщина шумно сплёвывает под ноги собеседнице, почти швыряет свёрток на тряпки, расстеленные на столе, и, плотнее закутавшись в чёрный платок, разворачивается к выходу.
– Куда собралась? – голос зеленоглазой звучит повелительно, но слышаться в нём нотки с трудом скрываемой тревоги.
– Раз такая умная, сама разберёшься.
– Прошу, – хозяйке требуется много усилий, чтобы смягчить свой тон, – останься.
Старушка медлит, будто выжидает чего-то
– Время, А̀го.
– Тени тебя поглоти, Я̀ги! – сдаётся, наконец, сероглазая.
– Это именно то, чего я пытаюсь избежать, – лукаво улыбается хозяйка. – Если мы всё сделаем правильно.
– Думаешь, твои сёстры делали что-то неправильно?
– Думаю, им не хватило духу дойти до конца.
Огонь в печке вспыхивает, заставляя Я̀ги отдёрнуть руки.
– Проклятье!
Старушка надтреснуто смеётся:
– Нетерпеливая ты.
– Это не имеет значения.
А̀го разворачивает ребёнка, и у Вари холодеет в груди. Малыш похож на резинового пупса – такой же маленький и безжизненный. «Никогда мне не нравились эти игрушки», – морщится девочка.
– Всё имеет значение, когда речь идёт о жизни и смерти.
– Меня смерть не коснётся, – самодовольство Я̀ги поражает, хоть и выглядит она всё мрачнее.
– Всех касается.
– Но не тебя.
– Всех, – повторяет Аго внушительно, задерживая долгий взгляд на собеседнице. – Просто одни встречаются с ней лишь единожды, а другие…
Она умолкает, раскладывая вокруг ребёнка пучки засохшей травы, похожие на те, что висят в знахаркиной летней кухне.
Яги открывает рот, чтобы ответить, губы её шевелятся, но Варя уже не слышит ни единого звука. Разум туманится. Огонь подступает. Картинка смазывается, плывёт, вышибая почву из-под ног. Состояние полёта. Она ненавидит такие сны. «Это значит, ты растёшь», – говорит Макар. Но почему нельзя было придумать более приятного способа? От этого укачивает. И тошнит. А