твое слово было богохульством… Придет время, и каждое твое слово будет молитвою… Ты отважен и жесток, ибо чувствуешь свою силу… ты будешь кроток и смирен, ибо почувствуешь свою слабость… Твое сердце было глухо к раскаянию… настанет день, когда ты станешь оплакивать свои жертвы. Ты растлил ум, данный тебе богом, превратив его в оружие грабежа и убийства… Из человека ты стал хищным зверем… Придет день, и твой ум, очищенный угрызениями совести, пробудится благодаря покаянию… Ты не берег то, что берегут даже звери, – своих самок и детенышей… После долгой жизни, посвященной искуплению грехов, ты обратишься с последней молитвой к богу, слезно моля его ниспослать тебе нежданное счастье умереть в присутствии твоей жены и твоего сына.
Эти последние слова Родольф проговорил голосом взволнованным и грустным.
Ужас, охвативший было Грамотея, почти прошел… Он подумал, что Родольфу захотелось напугать его этим нравоучением, прежде чем закончить свою речь. Ободренный мягким тоном своего судьи, преступник все больше наглел, по мере того как проходил его страх.
– Черт возьми! – сказал он с грубым смехом. – Мы что, шарады разгадываем или присутствуем на уроке закона божия?
Врач-негр с опаской взглянул на Родольфа, ожидая его гневной вспышки.
Этого не случилось… Молодой человек с невыразимой печалью покачал головой и сказал врачу:
– Приступайте, Давид… И да покарает меня одного господь, если я совершу ошибку.
И Родольф закрыл лицо руками.
При этих словах врач позвонил.
Вошли двое мужчин, одетых во все черное. Доктор указал им рукой на дверь в соседнее помещение.
Они вкатили в него кресло с Грамотеем и связали его так, что он не мог пошевельнуться. Голову они прикрутили к спинке кресла с помощью повязки, охватившей одновременно шею и плечи.
– Обвяжите его лоб платком и намертво прикрепите к креслу, а другим платком заткните ему рот, – распорядился Давид, не сходя с места.
– Теперь вы хотите перерезать мне глотку?.. Помилуйте!.. – взмолился Грамотей. – Помилуйте!.. И…
Из соседней комнаты доносился теперь лишь невнятный шепот.
Двое мужчин появились на пороге… и по знаку доктора вышли из залы.
– Монсеньор? – молвил в последний раз врач вопросительным тоном.
– Приступайте, Давид, – ответил Родольф, не меняя положения.
Давид медленно вошел в соседнюю комнату.
– Господин Родольф, мне страшно, – сказал побледневший Поножовщик дрожащим голосом. – Господин Родольф, скажите что-нибудь… Мне страшно… Или это сон?.. Что делают там с Грамотеем? Ничего не слыхать… От этого мне еще страшнее.
Давид вышел из соседней комнаты; он был бледен, как бывают бледны негры. Белыми были его губы.
Двое мужчин снова вошли в залу.
– Прикатите сюда кресло.
Они повиновались.
– Выньте у него кляп.
Кляп был вынут.
– Вы что