дальше? Мишка на физмат хотел… Да и вообще…
Чем дольше Костя приводил аргументы против раннего брака, тем больше он понимал – они бессильны. Женщины не могут быть только «образами» – у них другое предназначение – не очень понятное и, даже, в чем-то чуждое Константину…
Они стояли друг против друга и говорили, не выбирая слов… И чем больше говорили, тем шире становилась пропасть между ними.
– Ты ведь будешь в Академию поступать, верно?
– Конечно.
– Ну… и посвятишь себя, так сказать, «без остатка…»
Оля засмеялась, он замолчал, ничего не ответил.
– А за остаток замуж выходить нельзя, не говоря о случае, когда и его, возможно, не будет.
Наверное, в тот день, мучительно размышляя об их дальнейших судьбах: Оли, Миши и его собственной, Костя начал понемногу взрослеть. Начало наших действий неизбежно ведет к развязке. Принял решение, делай шаг… И ничего изменить нельзя, если понимаешь, на что идешь. Нельзя топтаться на месте или безвольно плыть по течению, это опасно. За поворотом может ожидать все, что угодно – от нудного моросящего дождика до шторма в девять баллов.
Именно тогда и зародилась в Костиной душе болезненная неприязнь к любой неопределенности – в отношениях с людьми, в работе. Все непонятное, не поддающееся управлению, его теперь ужасно раздражало.
Интересно, что написать портрет Оли Костя так и не решился, брался несколько раз «по памяти», но каждый раз понимал: не то! Недосягаемый образ остался где-то там, на туманной переправе из мира мечтаний во взрослую жизнь.
Наброски эти он хранил, так хранят между страницами книги засохшие лепестки и свернутые колечком локоны – тихо спящие амулеты потерянного детства. Олины портреты, запрятанные подальше на антресоли, бледнели, вероятно стирались, и скоро потерялись где-то…
С семейством Шишкиных у него установились дружеские отношения, теперь Костя был больше Мишиным другом, чем Олиным бывшим «кавалером».
В течение пары десятков хлопотливых и суматошных лет брака у Шишкиных появилось четверо детей, причем все мальчики. «Медвежата», как иногда называла их Оля, делая при этом хитрое лицо. Костя соглашался – люди часто напоминали ему животных. Или, если видение художника шло дальше, то птиц, насекомых, а может и что-то, не вполне одушевленное.
Идея написания семейного портрета Шишкиных свернулась как перестоявшее молоко. Вклиниться в эту крикливую, пахнущую кашами и горшками кутерьму с кистями и растворителями было бы суицидом! Нет, там, конечно, очень весело и даже уютно, если не сопротивляться детским радостям, а всячески им потворствовать. Но работать… Аккуратный и ответственный до занудства Костя на такой подвиг не годился.
Внезапно поезд, в котором Константин спешил на встречу с друзьями, резко дернулся, тормоза протяжно заскрежетали как будто под воздействием стоп-крана. Все, что было не закреплено, попадало, покатилось, посыпалось