их побыстрее прогнать, ведь у солдатов могло оказаться не только желание отметить победу, но и выпивка…
Селин внезапно удивилась, что ей так страшно. Запираться в этой комнатушке девушке не впервой – отцовские собутыльники часто оказывались похотливыми тварями, ищущими хоть какое-то существо женского пола в округе, чтобы удовлетворить свою жажду. Селин не помнила, сколько раз она сидела в углу и молилась, чтобы хлипкий замок выдержал, пока пьяные кулаки молотили в дверь, а голос их хозяина требовал открыть.
Она знала, что живет в аду, но будущее представлялось ей не намного счастливей. Отец, хоть пил и буянил, в трезвости по-своему ее любил, а то существо, которое появилось на пороге пару недель назад, назвалось камарилом и объявило себя ее женихом, на любовь и вовсе было не способно. Глаза его пылали ненавистью и презрением ко всему, что он перед собой видел, оттого Селин и решила избегать его взгляда. Он был силен и не знал своей силе меры – как такому ее не бить?
Ее продали чудовищу за несколько ящиков пойла – Селин поняла это сразу, едва увидев своего суженого. Тогда она проплакала всю ночь, но что это могло изменить?
Теперь же у нее душе воспряла надежда – если среди камарилов будет он, солдаты ордена могут его убить.
Селин никогда раньше не желала никому зла, но жениха возненавидела с первого взгляда. Он способен нести лишь смерть, его душа давно мертва и никогда не возродится. Селин станет свободна, да еще и в ордене что-то случилось. Это значит, что про них с отцом забудут и нового жениха не пришлют.
Но пока что это было всего лишь мечтой…
Внизу загрохотали шаги, Селин прислушалась и поняла, что камарилы показались в поле зрения. Солдаты засуетились, прячась по углам дома, под лестницами и в боковых комнатушках – после них что-нибудь из вещей непременно пропадет, они никогда не брезгуют воровством, но это будет волновать отца позже. Пока что орденские отдали ему какие-то приказания и засели в укрытиях, ожидая подхода камарилов.
Тишина окончательно стала гнетущей, Селин принялась шептать себе под нос глупую детскую песенку и почти смирилась с неизбежным, когда дверь внизу наконец распахнулась, раздались новые голоса и тяжелые шаги. Много шагов.
Не прошло и пары минут, как приглушенные дверью разговоры сменились лязгом стали, криками и топотом. На пол то и дело глухо падало что-то тяжелое, слышался треск старого дерева и скрип солдатских сапог. Билось стекло, трещали, казалось, сами стены, весь дом дребезжал и ходил ходуном.
От страха Селин прикрыла глаза. Она пыталась отгородиться от этого шума, подумать о чем-то другом, но предсмертные крики мужчин за дверью держали ее на поверхности, в сознании, не давали ускользнуть от ужасающей реальности.
Надо было молиться, надо было делать хоть что-то, но Селин не смогла пошевелиться, даже когда лязг клинков добрался практически до ее двери. Страх сковал ее по рукам и ногам, а в доме кричали и сражались, незнакомые люди выплевывали стоны и ругательства одно за другим, пока один из голосов, другой и до боли знакомый, не разрушил