по пять роторов, то есть шестьдесят возможных последовательностей в зависимости от выбранных в тот день трех. Каждый ротор может занимать двадцать шесть возможных положений, а на коммутационной панели «Энигмы» двадцать шесть штекеров. Всего получается сто пятьдесят миллионов миллионов миллионов начальных положений… А фрицы еще и меняют настройки каждые двадцать четыре часа, так что в полночь приходится начинать все заново. Вот кто наш противник. Итальянская «Энигма» не такой монстр, у нее нет коммутационной панели, но это тоже не сахар. – Дилли с невеселой улыбкой поднял бокал. – Вероятных сочетаний столько, что впору рыдать, и именно поэтому нужно воспринимать нашу работу как игру. Поступать иначе – чистое безумие.
Бетт все еще пыталась сообразить, сколько нулей в этих ста пятидесяти миллионах миллионов миллионов, но не получалось. Где-то за ее веками последовательность нулей закручивалась винтом, и они блоками по пять – 00000 00000 00000 – уходили все дальше и дальше, глубже и глубже – в самую сердцевину розы.
– Но если вероятных сочетаний так много, у нас ничего не получится, – заметила она.
– Но получается ведь. Польские криптоаналитики читают зашифрованные немецкой «Энигмой» сообщения еще с начала тридцатых годов. Немцы меняли систему, но поляки каждый раз ее взламывали, и так до тридцать восьмого года. Им мы обязаны всем, а теперь продолжаем их дело. – Еще один безмолвный тост, на этот раз за поляков. – Медленно, шажок за шажком, но у нас все-таки получается.
– А немцы ни о чем не догадываются?
– Не имеют ни малейшего понятия. На высшем уровне наши действуют чрезвычайно осторожно, когда речь заходит об использовании расшифрованной нами информации. Насколько я понимаю, в БП есть кабинеты, где сидят парни из разведки, которые только и делают, что выдумывают правдоподобные истории о том, как были добыты эти сведения, самые разные объяснения, но только не взлом «Энигмы». Но нас, – махнул рукой Дилли, – это не касается. Однако, судя по всему, они вполне справляются со своей задачей, ведь фрицам, похоже, и в голову не приходит, что мы читаем их переписку. Типичное проявление немецкой спеси – они ведь создали идеальную машину, систему, которую невозможно взломать, кому это по силам? Уж точно не каким-то ничтожным англичанам и англичанкам где-то в провинции, у которых только и есть, что огрызки карандашей и капелька нелинейного мышления.
– А что такое нелинейное мышление?
– Это когда смотришь на вещи под другим углом. Сбоку, перевернув с ног на голову, вывернув наизнанку. – Дилли отставил пустую тарелку. – Допустим, я у тебя спрошу: в каком направлении вращаются стрелки часов?
– Ну… – Бетт помяла в руках салфетку. – По часовой?
– А если ты внутри часов, тогда наоборот. Понимаешь? – Он улыбнулся.
– Да, – сказала Бетт Финч.
Назавтра, когда она заступила на смену, уже никто не улыбался. Озабоченный Дилли показал Бетт новые списки крибов:
– Сегодня никакой итальянской «Энигмы». Ребятам из Шестого корпуса требуется