его собственным безупречным поведением и оргиями, которым, несомненно, предавался этот человек дурных наклонностей (тут Годфри не мог выразиться точнее, но оргии непременно были), будет говорить сам за себя. В конце концов, его мать понимает разницу между добром и злом – взять хотя бы ее явное восхищение миссис Пинк, – и его сыновний долг помочь ей выбрать правильную дорогу. А если случится самое худшее и он потерпит неудачу, то покинет зараженный дом и поживет до конца каникул где-нибудь сам по себе.
В вечер прибытия гостя Годфри заперся с книгами и отпечатками у себя в комнате до самого ужина. Снизу до него доносился теплый, звучный и – приходилось признать – культурный голос, но Годфри упорно оставался глух к любым помехам. Когда настало время, он спустился вниз с тщательно выверенным выражением лица, в котором смешались любезность и отвращение.
– Это мой сын Годфри, Хамфри, – произнесла миссис Рэнсом, когда он вошел.
Роуз занимал глубокое кресло в дальнем конце комнаты. Не успела она договорить, как он вскочил и, протягивая руку, преодолел пространство.
– Рад познакомиться, сэр, – сказал он. – Очень рад.
Странно, но он как будто действительно радовался. Годфри намеревался просто отстраненно поклониться, однако его рука неожиданно сама поднялась, и он обнаружил, что ее тепло пожимают.
– Вы учитесь, как я понимаю? – с неподдельным интересом спросил Роуз. – Где?
Годфри ответил.
– Филолог, разумеется? Незачем было и спрашивать. Я это понял, едва вы вошли. Мои поздравления! Вам повезло. Что изучаете? Классическую литературу? Языки?
И снова Годфри не мог не услужить ответом. Пока он говорил, ему пришло в голову, что на мать при всем ее обаянии его академические успехи не произвели ровным счетом никакого впечатления, она даже не спросила, по каким предметам сын специализируется.
– Несомненно, вы потом поступите в университет, – проговорил Роуз. – Надеюсь, в колледж вашего отца. Помню, однажды я с ним встречался. Он произвел на меня колоссальное впечатление. Знаешь, Мэриан, – он повернулся к миссис Рэнсом, – ты совершила ужасную ошибку, когда лишилась общества своего супруга.
– Мой дорогой Хамфри! И это говоришь именно ты?!
– Я совершенно серьезен. Разрушение семейных уз в результате развода – величайшее зло наших дней. Уверен, твой сын со мной согласится.
Голова у Годфри пошла кругом. Скандальный мистер Роуз не только не предался оргиям, но и не допил свой бокал хереса и теперь встал на его сторону против матери, защищая нравственность. Неужели литературное приложение «Таймс» исказило факты?
– Но я говорил про университет, – произнес он. – Не знаю, решили ли вы уже, какую карьеру избрать, но университетская жизнь – если вы к ней склонны, – наверное, лучшее, что есть на свете. Я пошел работать, когда мне было четырнадцать лет, и никогда не переставал сожалеть об этом. Что я знаю о вещах, которые поистине важны? Мне пришлось тратить время на деловые предприятия, политику и прочую подобную ерунду. С тех пор я нахватался кое-чего