и я тебе чем-нибудь пригожусь. Только не пытай более моего мужика и не сажай его в кутузку. Пошли со мною в избу. Там кое-что вам расскажу, да заодно и перегончиком угощу.
Хватов поднял руку, чтобы отмахнуться от этой, на его взгляд никчемной старухи, словно от назойливой мухи, но в последний момент почему-то передумал. «Чем черт не шутит. Может старая, что-нибудь дельное скажет». Жестом, остановив Михеича, попытавшегося войти вслед за ним в дом, следователь, усевшись на расшатанный табурет, чуть прикрыл серые, слегка навыкате глаза. К подобному способу он иногда прибегал при допросах, чтобы меньше утомляться при длительных рассказах подследственных. Хватов сконцентрировал внимание на своеобразной исповеди старухи. Каждое слово бабуси могло помочь Хватову решить вопрос с кладом.
– Так вот господин следователь, однажды мне, старик, когда был пьян, говорил, что старый барин на самом деле зарыл в здешних местах огромный клад. Дед одно время пытался его искать, но после плюнул на это дело. Ему надо было зарабатывать на нашу жизнь и, поэтому, для клада у него не оставалось времени. А где находится клад и был ли он на самом деле никто толком и не знает.
– В каком месте твой старик искал золотишко барина? – с долей ехидства заметил Хватов. – Наверняка, он нарыл только ям, в огороде? Вряд ли он мог куда дальше сунуться? Всей округе известно, что Михеич – известный лентяй и бездельник.
– Вы зря говорите, господин следователь. Когда моему старику что-нибудь взбредет в голову, то он, тогда от задумки ни за что не отступится Он рыл и рыл ямы много дней подряд, но так ничего и не нашел.
– Да где же он все-таки рыл твой старик? Когда ты мне, о местах скажешь, старая хрычовка! Говори. Да поскорее! Я не могу терять время и трепаться с тобою.
– Хорошо, скажу, что знаю. Только прошу, не трогать моего Михеича. Хоть старик то мой бывает и злой и порою меня поколачивает, но я привыкла к старому хрену. Да и помощь, все-таки какая-никакая есть по хозяйству.
– Договорились, старая. А теперь говори мне: как на духу. Как своему попу каешься в своих грехах.
– Типун на тебя, господин хороший. Ну, зачем ты так, про меня говоришь.
Старуха, торопясь перекрестилась, глядя в угол прихожей, где обычно в мещанских и простонародных избах размещались иконы со Спасителем и с Божьей Матерью.
– А старик мой копал, рыл на том пригорке, рядом с храмом. Церковь сейчас в запустении, а раньше, то раньше, какие там службы были. Сам Владыко частенько приезжал к нам. А теперь нынешние господа, как их там называют: то ли революционеры, то ли пролетарии взяли все, да и испоганили всю красоту, что нам веками служила. И как только их иродов земля носит, после допущенных прегрешений.
– Довольно старая! – резко оборвал красноречивый поток речи Эдуард. – Говори. Но помни, с кем ты разговариваешь. А разговариваешь ты сейчас с той властью, представителем которой я и являюсь. И мой совет: тебе и твоему старику, которому ты, несомненно, все расскажешь, после того как я уйду отсюда. Держи язык за зубами и никому больше ни слова, что ты