как будто бы налаживалась, но с каждым днём усиливалась тяга Хас-Магомеда к Айшат. Это было сладостно и больно для них обоих. И терпеть это становилось невыносимо.
Одним весенним утром Хас-Магомед проснулся и осознал, что так не может более продолжаться, и он не имеет права дальше злоупотреблять гостеприимством доброго Заура. Он собрал свои пожитки, каких было у него немного, и объявил всем о том, что настал час прощания.
Когда Заур услышал, что юноша собирается уходить, то не стал отговаривать, зная, что теперь это бесполезно. Он предложил ему в помощь молодого Дзахо, прекрасно знавшего те края и подрабатывающего иногда проводником, но Хас-Магомед вежливо отказался, душевно простился со старым чабаном и его семейством, а в конце сказал:
– Баркалла. Я никогда не забуду вашей доброты. Всю жизнь буду помнить.
– Тебе всегда рады здесь, Хас-Магомед, не забывай сюда дорогу, – ответил ему Заур, крепко обнял юношу и протянул мешок с припасами в дорогу.
– Клянусь, не забуду. И обязательно вернусь, – после этих слов Хас-Магомед украдкой взглянул на Айшат, стоявшую поодаль, не находившую себе места.
Затем он отправился туда, откуда пришёл – на юг.
Всю ночь Айшат тихо плакала, уткнувшись лицом в подушку, мокрую и холодную от слёз. Никогда она не плакала так сильно, как в ту ночь.
Глава 4. Али-Умар
Желанное одиночество, свобода. Желанное ли? Проведя почти полгода в обществе людей, Хас-Магомед вновь приобщился к родной для него стихии – дикой и необузданной природе. Но жизнь в доме чабана Заура изменила его и даже посеяла сомнения. Возвращение в свои владения, в долину, к своему жилищу в пещере – этого ли он хотел на самом деле? Куда возвращаться, если там, куда он шёл, не было ничего, кроме воспоминаний о собственной лихости и самодостаточности? Самодостаточность это была или дикость? После долгой разлуки с людьми и жизни в пещере гостеприимство Заура изнежило и избаловало Хас-Магомеда, размыло и стёрло какое-либо понимание, куда же ему теперь податься.
Он скитался по лесам, ночевал то под сенью деревьев, то под чистым звёздным небом. Скитался бесцельно, не видя отныне в этом никакого смысла, сознавая, что окончательно запутался и в этих лесах, и в самом себе.
Когда начало смеркаться, Хас-Магомед принялся искать место для ночлега. И не придумал ничего лучше, кроме как расположиться у большого дерева на краю крутого утёса. Ему понравились толстые корни этого дерева, меж которых удобно было разостлать тулуп на мягкой траве, прилечь, а его кроны укрыли бы путника от возможного ночного ненастья.
Хас-Магомед почти не спал, больше находился в полудрёме. Тело просило отдыха, но воспалённый ум не давал покоя, нагоняя всё более и более мрачные мысли. Иногда он отчётливо видел Айшат, иногда – размытое лицо матери, которая плакала и звала его.
Где-то внизу, у подножья утёсистого холма, раздалось ржание коней и человеческий говор. Поднялся душистый запах костра, дыма и жареного мяса. Этот исчезающе слабый, отдалённый запах,