кошмар, перетерпеть, если кто-то другой… В поединок же – верная смерть, никто не боец.
Горх продолжал орать и напрыгивать на людей. Он всё больше распалялся и заходился от восторга своей ролью, своей силой, беспомощностью жертв.
– Господин не будет ждать! Это будешь ты, – он высмотрел среди сбившихся в плотную массу людей фигуру покрепче и ринулся к ней, раскидывая прочих по сторонам. Ухватив кузнеца за бороду Горх выволок его и швырнул на землю у ног красноглазого.
– Давай, доставай, что у тебя там! Вон, ручищи какие, давай! Сдохни героем! А я жене твоей расскажу, как бился ты славно. Ей понравится. Давай!
Кузнец медленно поднялся на четвереньки, потом разогнулся, не вставая с колен.
– Господин… господин, не губи. Я ж не вой, не умею я, отслужу! Я ж…
Красноглазый недовольно дёрнул уголком рта, после чего слитным, едва заметным глазу движением нанёс единственный восходящий удар. Вот он стоит в расслабленной позе, сложив руки на груди, миг, и меч впивается в левый бок кузнеца и выходит справа у шеи. Тело оседает, распадаясь, в ужасном разрезе влажно схлопываются ещё живые мешки рассечённых лёгких.
– Снова убеждаюсь, не ценит люд доброты. Ты им милость, и только неблагодарность в ответ, – меч подёрнудся лёгкой рябью, и кровь осыпалась пылью, оставив клинок идеально чистым, – Что же, значит потеха будет иной…
– Стойте, – от страха у Иштваана перехватило горло, а в голове было гулко и пусто как в подполе по весне. Он сам не верил, что действительно вызвался. Он даже не был уверен, что сказал это вслух, поэтому коротко откашлялся и громче произнёс, – Стойте! Я буду…
– Что ты будешь? – Горху надоело бегать и рычать, и теперь он говорил с наигранным участием.
– Биться буду, – Иштваан стал подниматься на ноги и понял, что выходит плохо, потому что Мёда крепко-крепко вцепилась в него и принялась тихо по-бабьи выть.
– Ну, как же ты биться будешь, тебя, вон, не пущщают. Ты разрешения-то спроси, мы подождём, – толпе кривляния Горха явно пришлись по вкусу, на Иштваана посыпались оскорбления, кто-то метко кинул огрызком.
Иштваан, поведя плечами, вырвался из рук супруги и на негнущихся ногах вышел вперёд.
– А ты хоть бился когда, поединщик? Ну, поведай обчеству о подвигах своих великих. Окажи уж честь, любопытно нам.
– Я это… На кулаках завсегда первым был, – в толпе обидно заржали, прилетел ещё один огрызок.
– А биться-то ты чем будешь, тоже кулачками небось? – снова взрыв хохота.
– Чем? Вот, топор у меня… – Иштваан хлопнул рукой себя по поясу, топора не было.
– Что, потерял? – Горх присел и, сделав большие глаза, развёл руками, толпа буквально заходилась от хохота. Красноглазый поморщился.
– Дай ему свой топор.
– Что? – Горх такого поворота явно не ожидал и недоумённо обернулся на предводителя.
– Дай. Ему. Свою секиру. После с трупа подберёшь. Или мечами биться разучился?
Горх подобострастно поклонился и развернувшись