Горха, ушло в сторону, а рукоять правого меча врезалась в губы Иштваана. Брызнула кровь. Он быстро дёрнул воткнувшуюся в землю секиру к себе, перехватил за конец древка и широким взмахом рубанул вокруг себя, едва её не выронив, когда инерцией его повело в сторону.
Горх мягко отскочил от удара и принялся кружить вокруг, жаля ругательствами. Иштваан попытался ударить ещё дважды и теперь совсем не знал, что ему делать. Секира в руках ощущалась каким-то бревном, враг легко читал каждое его движение и развлекался как мог. И стоит ему заскучать, как для Иштваана всё закончится: больно и стыдно.
Красноглазый был разочарован. Он спокойно наблюдал за этим… действом, схваткой или боем происходящее назвать было нельзя никак. Он видел подобное десятки раз, каждое событие, каждое движение было настолько банально и предсказуемо, что хотелось просто взять и быстро убить обоих.
Вот сейчас этот бездарь махнёт несколько раз топором, едва не падая после каждого удара. Дистанции не чувствует вообще, Горху даже делать ничего не нужно, тот просто воздух рубит! Дурная была идея с поединком… Дальше бездарь должен в отчаянии начать, выпучив глаза, беспорядочно размахивать оружием вправо-влево. Вот, начал… Как мух веслом гоняет. Сейчас выдохнется, в собственных ногах запутается и упадёт… Почти так – Горх раньше пинком под копчик помог. Как же банально… Ну конечно, ещё и топор в падении выронил, как же иначе. Бездарь как есть.
Иштваан с хрипом хватал воздух ртом, лёжа ничком на земле. Грязь, смешавшись с потом, забила глаза, на языке стоял привкус крови и навоза. Секира лежала в четырёх шагах, прямо у ног Горха, даже не сбившего дыхание.
– Что, опять топорик потерял, да? А я нашёл, гля-ка. Что делать будем?
Иштваан тяжело перекатился набок и сел на пятку, утёрся рукавом, перед глазами всё плыло.
– А давай, я тебе его возверну. Хочешь? Конечно, хочешь! Но надо попросить, крепко так попросить. Ты не вставай, тебе же отдых нужен, не вставай, бедняга. Ты так ползи сюда, поближе. И попроси. А я – подумаю, – он поставил ногу на лезвие секиры и скрестил мечи у колен.
В висках шумно билась кровь, толпа вокруг больше не стучала о щиты. Лица разбойников слились для Иштваана в одну мерзкую косматую харю, которая погано гоготала, выкатив мерзкий язык, и тыкала в него пальцем. Ужас происходящего, ужас от того, что скоро произойдёт, захлёстывал его с головой. Разум молил хоть о какой-то поддержке, о кратком просвете в этом тягучем кошмаре, и Иштваан всмотрелся в деревенских. Жена, почти скрывшись в толпе, сидела к нему спиной, укрыв лицо в ладонях, его детей и стариков не было видно. Остальные же… В неверном свете магического светляка кто-то молился, кто-то, обняв близких, просто ждал развязки. Дородная баба что-то прятала у сруба колодца. А троица мужиков в первых рядах – Иштваан не сразу поверил, что это взаправду, – троица мужиков переглядываясь и толкаясь плечами, посмеивалась под кривлянья разбойника. Над стыдом, над беспомощностью того, кто в миг последний на верную гибель вызвался.