случаем, не заболел? – волосатая рука несильно отталкивает напарника. – Плохо выглядишь. Тогда не трись рядом, а то… черт, сейчас вирус какой-то новый ходит. Понос и температура тридцать девять… Половина дежурных на больничном.
– Я…
Фролов хватается за мокрый воротник, как за нечто успокаивающее. Несущая стена реальности. Сам же утопает в пучине немыслимого…
Что-то страшное произошло. Не укладывается в голове. Мир падает на плечи титанической массой, раздавливает его. Жар ударяет в голову, прокатывается по телу, пульсирует в горячечных висках. Безмолвные губы хватают сырой воздух, который оседает в воспаленных легких.
– Продолжаем… ос-осмотр.
– Уверен? – говорит Денисов. – Правда. Если плохо, то…
Фролов отрицательно качает головой. Возвращает взгляд к окровавленному лицу. Лицу мертвой Лизы. Надеется, что раны нанесены уже после смерти. Но… злое предчувствие не дает покоя.
Поток высвечивает ее правую руку. Приближает изображение, показывает крохотный прокол в месте локтевого сгиба. Неровный, будто бы порванный по краям, частично заросший… Ей что-то вкололи перед смертью?
Стоп. Нужно понять. Что произошло этой ночью? Зачем избавляться от тела спустя два года?
– Еще у нее нет почки, – говорит Денисов. – Вырезали. Поток так говорит.
– Что?
– Может, Рыбацкая?.. Хотя… глаз-то еще ладно, мог бы и вырвать его когтем, но… нет… если бы не контейнер и не почка, то точно был бы мутант. Но почка. Может, чипованый какой слетел с катушек? Трудновато будет найти его спустя два года… Не смотрел, никто там не заявлял о побеге?
Фролов с трудом может разглядеть данные, высветившиеся в очках.
– Ничего.
– Хмм, – Денисов закуривает, и, что удивительно, мерзкий запах табачного дыма, проникая через нос в холодные легкие, приводит Фролова в чувство, возвращает в серую реальность; боль, резкая поначалу, проникает в подсознание, превращается в ноющий зуб, окруженный воспалившейся вдруг памятью. – Давно у нас не было… чтобы чипованый слетал с катушек. Не помню. Я, ведь, когда-то ловил. Может, год назад, или больше…
– Нельзя сказать точно… пока что нельзя, – говорит Фролов, а в душе – безвременное непонимание, пустота. Неподатливые извилины трещат от натуги. Простейшие мысли требуют великих усилий.
Денисов натягивает прозрачные резиновые перчатки, наклоняется над жертвой.
– Что ты делаешь? – говорит Фролов.
– Сам хочу посмотреть. Не доверяю очкам. Слишком уж… что-то здесь не так. Не может быть такой карты тела… Если только не…
Лизина голова запрокинута. Восковые волосы отбрасывают блеск. Фролов чувствует тошноту – с ней трудно справиться. Но он заставляет себя посмотреть в обнажившуюся темноту посреди белой кожи с крохотными точками побледневших родинок.
– Не видно термических следов, – выталкивает слова из горла. – Не похоже, что… это