обреченно вздохнул и сделал приглашающий жест рукой в сторону, противоположную от моей комнаты: – Прошу…
Я шла и обдумывала, как буду медленно душить Сонолу, потом стучать ее головой об пол, потом втыкать ей иголки под ногти. Шла и накручивала себя, чтобы было не так страшно. А страшно – было.
Пока не случилось этой странной выходки со стимулированием, я жила в полусне, вроде бы и так в параллельном мире, но еще и, похоже, в перпендикулярном. Потому что меня мало интересовало все, что происходит, – я с головой погрузилась в учебники. Это было потрясающе, захватывающе интересно, ну как в командировку по повышению квалификации в другую страну! Во мне поддерживалась вера, что я в любой момент могу вернуться обратно, и я, счастливая, наслаждалась библиотекой другого мира.
Если бы меня держали в клетке, – это бы меня насторожило, но я ходила по дому и гуляла по саду. Я даже пару раз в город выезжала! В карете в сопровождении двух прислуживающих мне за столом мальчиков и Рикиши.
Мне показали большой дворец, в котором собирались альменхеттен семей, живущих поблизости. Здесь же устраивали балы, праздники, а еще этот дворец служил гостиницей для высокопоставленных особ.
Мне показали местный базар, где торговали тканями, за которыми мы, в сущности, и выезжали. А еще: оружием, украшениями, фруктами, приправами, овощами… Почти привычно, если вы были хоть на одном восточном базаре. Даже одежда у местных аборигенов чем–то напоминала восток – длинные яркие платья и платки на головах у женщин и такие же яркие и длинные халаты у мужчин. Но не с шароварами, а с такими же штанами в обтяжку, как у Рикиши.
То есть я не была ограничена в передвижении, мне самой хотелось сидеть в библиотеке и читать, читать, читать… Особенно последнюю неделю.
Но после стимулирования я прозрела. Осознала, что заявленное на Яхолии рабство – не древний атавизм, а вполне себе существующая часть общественного строя. Это отрезвило получше любого ведра холодной воды на голову.
И то, что вокруг меня плетутся интриги, в которых я не разбираюсь, не участвую, не знаю даже, кто поставил на меня, а кто – против. Я – пешка. Причем, я даже не понимаю, пешка ли я, которую выдвигают в дамки, чтобы потом ею манипулировать, или пешка, которую хотят подставить, чтобы в дамки вышел кто–то другой.
Сначала Рикиши вел меня привычной дорогой, как будто в библиотеку, а потом вдруг резко свернул в какую–то потайную дверь, и мы покрались темными коридорами, по которым никогда до этого не ходили. Мой сопровождающий шел, постоянно оглядываясь, прислушиваясь… Пару раз дергал меня на себя и прижимал к стенке. Я не вырывалась и не задавала дурацких вопросов. Просто или быстро шла, или замирала и старалась даже не дышать.
Наконец, мы остановились у одной из двойных дверей, и Рикиши постучал.
– Войдите, – прозвучал женский, абсолютно мне незнакомый голос, и меня быстро затащили в большую залу. Единственное, что я успела разглядеть, это то, что все было в голубых тонах, и это не спальня. Но и не столовая, –