и Толика. Выйдешь, а он вот он!
– Золотко! Я вам вишенок принёс! – и суёт какой-нибудь алюминиевый тазик в руки с запёкшейся от зноя, алой вишней, треснутой, переспевшей.
Умиляло.
В этом крохотном посёлке, возле хрустальной речушки, ещё сохранился полуразвалившийся храм из жёлтого песчаника местной добычи. Лет двадцать назад его обнесли забором, реставрировали, а главные ворота как раз находились почти что напротив дома Шур, через дорогу.
Поток местной паствы, до недавних пор и крестившейся то слева – направо, тащился в эти кривые ворота, обновлённые местными армянскими строителями. Половина ворот была уверенно выложена старыми мастерами. Хитросплетённая кладка любовно вилась вверх и заканчивалась современной архитектурой. Армянские строители, любители прямоугольных линий просто положили кирпич на кирпич, образовав квадрат, да так и оставили, видимо считая тщетным любой изыск в таком непримечательном деле, как ремонт ворот.
Красный кирпич стоял один на одном, да ещё и на торце, чтоб сэкономить стройматериал. Батюшка пришёл принимать работу, ахнул, покачал головой, но решил оставить. Он всё равно всегда заходил с заднего хода, а там ворота ещё сохранились с девятнадцатого века.
Дед Шура частенько подходил к воротам в кануны церковных праздников. Пыхтел, вздыхал и краснел лицом, но руку не протягивал и внутрь не совался. Он был старым шахтёром и был уверен, что если под землёй нет ада, то и рая наверху тоже нет. Следовательно все эти сказки о боге не для него.
Однажды Яна и Толик приехали осенью, закрыть дом перед холодами. Кондома схватилась первым льдом у слоистых, осыпающихся берегов. Перекаты её стали тише, воды поубавилось. Дед Шура помог перекрыть соседям воду, чтобы не разморозились трубы и утеплить пихтовыми лапами жалкие кустики плодовых кустарников. Посидел и поговорил с Толиком о разных делах, о государстве, о ценах, о жизни в городе. Потом они пошли проведать бабку, которая не выходила из дому.
В доме их по-прежнему было чисто: подушки на нежилых кроватях, дедово логовище на полураздавленном диване, бабушкина чистейшая больничная постель, вся в белом и кружевном, словно она заранее готовится к гробу, коврики без единой мусоринки и пара гладких серых котов, лежащих на столе.
Яна и Толик, сами уже пожилые, но ещё не пенсионеры, поиграли со стариками в карты, и даже остались спать у них в веранде. Ночь была холодная, а печка у них обрушилась где- то внутри и напускала в домик угарного дыма.
С вечера дед Шура даже побежал «мастырить» ужин. Пока Яна с мужем, усевшись в деревянных креслах, валили бабку в «дурака», он принёс тарелочку с нарезанной варёной колбаской, двумя кусками чёрного хлеба и расчищенным мандарином. Это было столь трогательно, что Яна чуть не пустила слезу.
– Ну, что, шкура!!! Проигрываем? – рявкнул дед на бабку.
Бабка задорно вскинула безволосые брови.
– А я им, старой, щас наподдам!
И выбросила