Реденько осталось лишь на жердях, привязанных проволокой к стропилам. Как и доехать до новины?
Я быстро накидал в чайную корзинку кочанов – попарно свисали с жердин на своих связанных золотистых чубчиках.
Вижу, парочка внизу всё агу-агу.
Я потихоньку спускаю корзинку. До пола метра с два. Я выпустил верёвку (другим концом она привязана к скобе) – корзинка грохнулась, как бомба. Зёрна жёлтыми осколками брызнули во все стороны.
В испуге Танютка вскрикнула, ткнулась лицом Глебу в грудь, невольно обняв этого кощея за плечи.
– Ты нарочно? Да? – в презренье скосила она на меня глаза, когда я съехал по верёвке. – Со зла? Да? Всё равно с тобой никто не побежит на край света! Хоть умри тыщу разов! Не побежит!
– А я никого ни в какие бега и не зову.
Не спеша я опорожнил корзинку. Не спеша взобрался по верёвке снова на чердак.
Уже оттуда я услышал, как Таня празднично предложила:
– А давай мыть полы.
– Мне без разницы, – с подчёркнутым безразличием отозвался Глеб.
– А без разницы – делай по мне. Я серьёзно. А он со смешком…
– Ты уверена? Может, не с мешком, а с сумочкой?
Им нравилось выёгиваться друг перед дружкой, кто быстрее, кто чище вымоет у себя пол.
К этому поединку на тряпках домашние относились с весёлым поощрением.
– Тогда айдатушки за водой?
– Так ну айда.
Я бросил снимать кукурузу.
Разбито побрёл по балкам в угол, вальнулся на край горища и слежу за ними из-под стрехи.
С наступлением темноты весь район обычно бегал по воду к колодцу у кишкодрома.[59] Эти же баран и ярочка обогнули дом и именинниками канули в чёрный каштановый овраг. К кринице подались! Слышно лишь, как зазвонно болтают вёдра.
Я лежал и отупело вслушивался в уходящие, в затухающие голоса вёдер.
Отпели и они…
Из-под серой черепицы я пропаще всматривался за дорогу в овражный омут, но ничего не видел.
Быстро зрела ночь, наливалась кромешной мглой. Суматошно толклись всюду светлячки. Они то зажигали, то гасили свои белые стремительные огоньки.
«С тобой никто не побежит на край земли, хоть тыщу разов умри!» – ударил Танин приговор.
Не знаю, отчего мне стало жалко себя, и я заплакал.
Мама хлопотала у печки.
С корзинкой я вжался в тиски между сундуком и койкой, сразу в мешок лущу кукурузу.
Тут сияющие жених и невеста без места принесли по два ведра воды.
Всё ожило, засуетилось в обеих комнатёшках.
– Ну, Глебка, держи нашу марку, – в улыбке сронила мама.
– Танёк, не подгадь! – подняла палец Настя.
Лишний народец вытряхивается на воздух. Нечего тут бананы катать![60] Хочется – стой смотри у крыльца, чья возьмёт!
Подумаешь, малые олимпийские игры!
А между тем к крыльцам слилось народу невпроход. Как они узнали? Уму недостижимо. Сообщение КИСС-ПИСС-ТАСС по брехаловке не читали. Это я помню хорошо. Газеты объявлений не