будят в подростках склонность к надувательству, к махинациям, и ребятьё капитально портится.
Мне очень не хотелось портиться.
Обстоятельное изложение услышанного я и пристегни к моменту, когда мама приуготовляла очередной мой молочнокислый вояж на торг. С подчёркнутой терпеливостью она отслушала меня. Усмехнулась:
– Не переживай дуже крепко. Трошки попортишься и большь не будешь. Школа всю порчу выкинет!
Проходило время.
Меня снова – по пути ж в школу! – снаряжали на рынок.
Вот и сегодня. Пожалуйста! Господи, как противно торчать с теми баночками на проклятой топтушке. Мимо одноклассцы бегут к школе. Подмигивают, ржут. Куда мне глаза совать?
– Ма, а Вы не боитесь, что я весь испорчусь? – канючил я.
– Иль ты морожена картоха? Главно, не телись. Швыденько продай и на уроки. Не развешуй лопухами губы, как зачнут матюгами кидаться. Не то базарными воротьми слушалки прищемят!
– А, ладно… Подпоясывайте Ваши банульки в дорогу. Промчу с ветерком… Иль упасть?.. Тогда и до порчи дело не дойдёт?
– Иди-и, упасть! – Мама накрыла баночки газетными листками, повязала ниткой и бережно опустила в чёрную сумку на дощечку шириной с ладонь. На ней разве что и выставишь надёжно в ряд четыре баночки. – От и гарно… А то на хлеб ни копеюшки нема. Кто меня в будень пустит на той базарь?
Рваный резкий велосипедный звон поманил её глянуть в окно.
Я и без глядений знаю, кто это.
– Юрка прибулькотел. Кончай!
Я плеснул остатки чая в рот, сунул общую тетрадку за пояс и осторожно отвожу велик от нашего изголовья. Не разбудить бы пана Глеба.
Хорошо спит дядя. Во вторую смену отхватывает свои все родные колышки.
А ты лети за ними по первому свету!
Я выхожу на крыльцо.
Вижу, подъезжает Юрка. Я поднимаю два растопыренных пальца. Привет!
Юраня на полном скаку тормозит и эффектно – высший пилотаж! – высоко встаёт на козу.[66] Привет!
– Ты тамочки не зевай, – подаёт мне мама сумку. – Шоб не обдули… Поняйте с Богом.
По глинистому косогору меж тунгами мы летим вниз и выскакиваем на пыльную обочину каменки, охраняемой по сторонам, как часовыми, двумя аккуратными рядами молодых нарядных ёлочек.
Дорога падает под уклон.
Юраня садит чёртом. Что ему! Новенький велик. Руки свободны. Как у порядочного на руле жёлтый портфелик. Фон барон!
Моему же велику сегодня в обед нахлопает сто лет. Шина на переднем колесе лопнула. Камера вон каким пузырём выдулась!
Проволокой чуть прижал её к ободу. Да разве то дело? Всё равно моя коза[67] хромает. Вдобавку проволока бьёт вилку с такой злостью – вечный лязг стоит в голове.
В громе ползу я черепашкой. Как наезжает переднее колесо на проволоку, велик всякий раз подпрыгивает и тут же приседает. Левой – я левша – правлю, в правой на отвесе сумка с мацоней.
– Вы передвижное похоронное бюро? – язвительно допытывается незнакомый дряхлый