кивнул удивленный странным поведением гостя Ашот.
– Так разве ты не ведаешь, что сапсан падаль не жрет, как стервятник иной?.. Ты что на нее казака манишь? – Кондрат так схватил барышника за нашейный шарф, что его красное лицо стало сизым. Еще миг – и хряснули бы у Ашота шейные позвонки. Да Чухрай широкой ладонью что есть силы ударил Кондрата между лопаток. Хорошо ударил! Словно раскаленным железом пропечатал спину. И вовремя, не то быть бы беде. Боль заставила одуматься Хурделицу. На ум пришли слова Аспориди: «Не спорь с Ашотом». Кондрат выпустил шарф задыхающегося барышника.
– Прости, хозяин, пошутил малость, – сказал он Ашоту.
Тот с обиженным видом сел на место. Но недобрые огоньки вскоре погасли в его глазах.
– Шайтан, силен, как бык, чуть шею не свернул, – сказал он восхищенно. – Вот джигит! – И ткнул толстым пальцем в Кондрата. – Шайтан! Горячий больно!..
– Не понял Кондрат. Молод, горяч, – поддакнул ему Чухрай.
– О! Джигит! Настоящий! Я тебя, как сапсана-ястреба, выпускать буду, чтоб кровь лилась с твоей сабли, как с клюва сапсана… О падали и не думай, – вдруг наклонился к Кондрату Ашот и снова зашептал на ухо: – Иди ко мне служить, не пожалеешь. Большие дела делать будем.
Кондрат стал бледнеть от злости.
– Не понял ты, – начал было он. Но Чухрай незаметно больно сжал его за локоть.
– Ашот, пущай он мою и свою соль отвезет. Потом приедет и к тебе придет.
Барышник вопросительно глянул на обоих.
– Придет. Куда ему деваться, – заверил Чухрай, незаметно подмигнув Кондрату.
Его слова убедили Ашота. Он улыбнулся. Семен бесцеремонно, чтобы молодой казак не брякнул чего лишнего, вытолкал его за дверь.
Кондрат вышел из душной горницы в прохладный мрак осенней ночи и с облегчением вздохнул. Влажные звезды сверкали над головой. Он лихо заломил шапку и пошел нетвердой походкой к лиману, что серебрился лунной дорожкой.
Незаметно он добрел до табора. Его окликнул знакомый голос часового.
– Стой! Кто будешь?
– Кондрат, – весело ответил Хурделица и пошел отдыхать на пахнущую степью солому.
Ранней зарею чумаки снялись в обратный путь.
Кондрат, лежа на возу, вырезал на берестяной коре концом щербатого ножа пятиугольную крепость с тремя башнями и подходы к ней. На сердце у молодого казака было тревожно.
На дороге все чаще и чаще встречались отряды ордынской конницы, спешившей к Хаджибею. Ордынцы недобрым взглядом кололи чумаков, но, увидев пайцзу сераскера, молча пропускали обоз.
Затаенная сдержанность татар была подозрительна.
– Недоброе у них на уме, – говорил Корж, и Кондрат жалел, что с ним нет ни Луки, ни Чухрая. «Эти бы, наверное, догадались, что затевают басурманы…» – думал он.
В Нерубайском чумаков встретил Лука, вернувшийся из Очакова. С ним был невысокого роста щуплый молдаванин, одетый в ордынскую одежду. Лука, выслушав Хурделицу, который передал ему слова Николы Аспориди,