барышня». Только Франс к нам так больше не обращается. О нашем «экзамене на храбрость» он никому ни словом не обмолвился.
– Остальные еще узнают, с кем имеют дело, – убеждаем друг друга мы с Трюс.
И вдруг она начинается, настоящая работа. В сентябре сорок второго. Для подготовки мы с Трюс и Франсом несколько дней подряд ходим гулять от площади Хаутплейн до лесопарка Харлеммерхаут. Для меня этот незнакомый район с его широкими аллеями, виллами и статными особняками – все равно что заграница. Кажется, тут даже небо выше. Здесь можно широко раскинуть руки, можно мечтать и дышать всей грудью. В нашем районе так не развернешься.
– Мы не слишком привлекаем внимание? – спрашивает Трюс после того, как мы несколько раз прошлись по улице туда и обратно. На противоположной стороне стоят несколько фрицев с винтовками в руках.
– А среди них его нет? – спрашиваю я.
– Помалкивай! – огрызается Франс. – Что я вам говорил?
– На улице ни слова о нашей «мишени», – послушно повторяю я.
Трюс улыбается, но Франс выстреливает в меня убийственным взглядом.
Я бормочу извинения. «Слушай, действуй, молчи», – часто говорит Франс. И на последнем слове всегда смотрит на меня.
Он отводит нас в кафе «Клейне Бринкман» на углу улицы Тамплиеров, напротив ресторана «Мужской клуб». Выдавая себя за нашего дядю, заказывает нам по чашке мерзкого суррогатного кофе. Мы с Трюс делаем вид, что ходить в кафе для нас – привычное дело. Народу здесь мало. За дальним столиком устроились четыре старика, за барной стойкой – еще двое.
К счастью, можно не опасаться, что сюда зайдет Петер. Он слишком занят, чтобы таскаться по кафе. В отличие от моего отца. Но тот живет в другой части города, на реке Спарне, в старом судне, переоборудованном под дом. Здесь мы с ним не столкнемся. Да мы вообще никогда с ним не сталкиваемся. У меня есть отец, но нет папы. Он как дальний родственник, который изредка заглядывает в гости. Свободный как птица. Таких в клетке не держат, говорит он.
Мы сидим за столиком с потертой кружевной скатертью и букетом искусственных цветов. Отсюда открывается прекрасный вид на вход в ресторан «Мужской клуб».
– Туда наша «мишень» часто водит девушек, – сказал Франс.
Но в тот день он, как назло, не появляется.
На следующий день мы снова идем в кафе с дядюшкой Франсом, но фриц по-прежнему не показывает носа. А мы целую вечность киснем над нашими чашками водянисто-коричневого кофе и таращимся на выведенные на стене ресторана буквы: «КАФЕ-РЕСТОРАН “МУЖСКОЙ КЛУБ’’. ДНЕВНЫЕ и ВЕЧЕРНИЕ КОНЦЕРТЫ». Торчим там до тех пор, пока официант не опускает светомаскировочные занавески и разглядывать становится нечего.
На третий день в кафе «Клейне Бринкман», когда мы уже перебрали все темы для разговора, а букет на столе лишился последнего листочка, Франс кивком указывает на улицу и, затаив дыхание, произносит:
– Вон он.
Он, наш фриц, стоит у входа в ресторан, под навесом. Зажигает сигарету и бросает взгляд на наручные часы.
– Видно,