вешалками, телевизор и широченный письменный стол. Мой предшественник оставил на косяке двери две черточки: он измерял свой рост. Оказалось, я заселился в комнату для инвалидов: в ванной не было порогов, отовсюду торчали вспомогательные перила, а над унитазом свисал красный рычажок.
– Если станет плохо, нужно потянуть за нитку – сработает сигнализация, и вас спасут, – объяснила консьержка.
В тот же день я взял дедушкину камеру и отправился гулять. Почти на каждой улице светились вывески модных баров и кофеен, салонов виниловых пластинок, антикварных магазинов и секонд-хендов. Психоделические граффити смотрели со стен на колоритных прохожих, а тротуары были заполнены уличными музыкантами. Вокруг них собирались толпы туристов и снимали видео. Музыканты пытались продать им свои CD или хотя бы уговорить зрителей подписаться на их Инстаграм[42].
Недалеко от общежития стояла неуклюжая пятиэтажка с обвалившейся лепниной. У входа висела реклама библиотеки социалистов, которая находилась на последнем этаже. Подниматься пришлось по металлической лестнице, заваленной сигаретными окурками и пивными бутылками. Воняло мочой. На стенах висели разноцветные бумаги, на которых было написано Models.
На четвертом этаже я наткнулся на невероятной красоты девушку. Она курила на лестничной площадке абсолютно голая: правой рукой держала сигарету, а левой прикрывала грудь. Она приняла меня за очередного клиента.
– What are you looking for, babe? – у нее был латиноамериканский акцент.
– The library.
– Ah, upstairs[43], – она захлопнула дверь, и на лестничной площадке сразу стало сыро.
Библиотека была украшена красными флагами, портретами Ленина, Маркса и Энгельса. У входа висел стенд с работами Лисицкого и рекламными постерами Маяковского. Над прилавком с «популярными авторами» стояла гигантская фотография Че Гевары в позолоченной раме. Отдельный стеллаж был посвящен Оруэллу. «Колину бы здесь понравилось», – подумал я. Библиотекарь сидел у входа и смотрел в телефон.
– Good evening[44], – сказал я.
Ноль внимания. Я повторил, только в этот раз добавил «comrade». Снова молчание. Я осмотрел себя сверху донизу в попытке обнаружить в своем внешнем виде черты буржуазности, которые могли рассердить библиотекаря, но ничего не нашел: я оделся в худи с принтом школы и в потрепанные джинсы. Я постучал по столу. Библиотекарь вскочил с места. Я попятился обратно на лестничную площадку, но вдруг он приложил ладонь к уху и проорал:
– I beg you pardon!!! – библиотекарь ткнул пальцем в стену, на которой висела надпись: «Простите, я глухой. Если вы ищете определенную книгу, напишите название. Я вам ее принесу».
Первый семестр был посвящен истории и теории кино. Наш лектор мистер Патрик был повернут на советском авангарде. Это был лысый мужчина сорока лет с вечно красными, словно отшлепанными, щеками. Несмотря на полноту, он одевался в узкие джинсы и розовую рубашку, отчего за глаза его называли Свинкой Пеппой.
Вопреки