чтобы баньку этой стерве топить, а вот же – иду как послушный ослик и тележку тащу!
Набрал воды сорок литров, поднимаюсь вверх, тащу тележку, неудобно и трудно с непривычки-то. По незнакомой колее, того и гляди бидон перевернётся… Тьфу, чертыхаюсь про себя, да на кой мне хер всё это сдалось?! А сам тороплюсь! Как бы не разозлить Хозяйку…
Хозяйку! Сам только что поймал себя на мысли, что называю её не иначе как Хозяйка – и именно так – с большой буквы! И волнуюсь, как бы не прогневать её, блять, величество! Но притащил первый бидон воды, смотрю, а Акулина стоит и на меня насмешливо так смотрит. И рукой показывает в сторону рубленой приземистой баньки, куда, значит, мне воду нужно таскать. Ну, я пошёл, опрокинул бидон в огромную бочку, что на печи стояла, возвращаюсь. Смотрю, а Акулина уже в шезлонге устроилась так удобненько, руки за голову закинула, пятки свои бесстыже выставила и улыбается совсем уж откровенно по-хамски.
– Давай, – говорит, – хлопчик, таскай ещё! Я люблю как следует попариться, чтобы семь потов сошло. Да и вас попарю знатно. Чтобы грязь всю вашу городскую выскрести да выпарить! Так что таскай-таскай, не ленись!
Странно, но посылать нахер эту стерву мне как-то уже и расхотелось. Дай-ка, думаю, и правда воды натаскаю, попаримся вместе с Акулиной, может, чем чёрт не шутит, и вдую ей промеж булок! А булки-то у неё знатные – телеса пышные и упругие, так и хочется заграбастать её одной рукой за жопу, второй за ляхи и утащить куда-нибудь в парную, где пока еще прохладно, да там и оприходовать. Видать истосковалось женское тело по крепкой мужской руке, вот и чудит бабонька, ерепенится.
Так я думал, корячась вверх по кривой дорожке-тропинке, таща за собой тележку со вторым бидоном. А там, на дворе, уже и поглядеть лишний раз в сторону Акулинушки, Хозяйки нашей, стесняюсь. Как краем глаза увижу её гладкие холёные ступни да пальчики с алым, явно городским педикюром, так и сердце трепыхаться начинает от волнения. Не дай бог прогневать нашу барыню! Смотрю, а брательник мой уже вовсю печку в бане растапливает, дрова таскает, шустро так всё делает и самое удивительное – молчаливо! Как будто давно уже в холопах у этой Акулины состоит, привык.
Да, тащу вверх третью тележку, а сам понимаю, что вот это слово – холоп, наиболее точно отражает нашу с братом внутреннюю сущность. Вот что нам стоит просто уйти – вот же они, ворота. Не заперты! Да и были б заперты – махни через забор, а там машина наша стоит. Завели и – в город. На трассу и через три часа дома. А мы тут ишачим на эту сучку, которая еще над нами издевается. Кто мы после этого? Холопы и есть! Добровольные холопы. Только что-то не то с нашей добровольностью. И вообще что-то здесь всё не то…
Двухсотлитровой бочка у Акулины в баньке оказалась. Натаскал я пять бидонов, заполнил бочку под завязку. Тоже уже весь взмок, думал, передохну немного, ан нет! Не вставая с шезлонга Хозяйка мне пальчиком указывает – давай, мол, продолжай! Таскай ещё! Куда ж ещё-то? – думаю.
– А там вторая бочка есть, – говорит госпожа наша новоиспечённая, вот её и наполнишь холодной водой. Это если вдруг мне