доски пола.
Пинками нас выгнала на свежий воздух, на лужайку перед баней, сама вышла голая, распаренная, тоже вся мокрая от пота, но довольная – похоже обкончавшаяся во время экзекуции. И не мудрено – по довольной, лоснящейся роже её было видно, что высечь мужика прутом для неё самый сладкий секс.
– Облейтесь, – говорит, – холодной водичкой, сейчас продолжим. Это лишь разминка была. Основное наказание еще впереди!
Я поливаю брата из деревянной бадьи, он меня. Смотрю, а его спина вся багровыми рубцами покрыта. До крови в некоторых местах распорола кожу розга. По глазам Николаши понимаю, что и он в ужасе – видимо, и моя спина в таком же плачевном состоянии находится. Холодная вода вроде притупила немного боль, но понятно же, что сейчас мы просто умрем, если она хоть разок по иссечённым местам нас ладошкой хлопнет! Нельзя нас сейчас пороть, нельзя! На колени мы с Колей повалились, не сговариваясь перед Хозяйкой, в ноги ей кланяемся, молим наперебой:
– Прости, Акулинушка, дай передохнуть, правда плохо нам, отложи наказание хоть на завтра, ей-богу, кончимся мы в этой баньке…
В общем, хрень какую-то несём. А у меня в подкорке засела одна-единственная мысль: но ведь можно же как-то сбежать от этой уродины! Ведь не связаны мы, не на цепи сидим, всего лишь силой своего колдовства она нас держит, значит, можно будет дождаться, когда она отойдет подальше и рвануть! Хоть за забор перескочить, а там, глядишь, и избавиться от наваждения её проклятого! С ментами вернусь братана выручать – лично ей морду набью, скотине!
А она лишь посмеивается, забыл я в полубреду, что мысли мои для неё как тихий шёпот – чуть прислушайся и всё слышно!
– За ментами решил сбегать, сердешный? – спрашивает меня Хозяйка и весь пучок розог, оставшийся, из бани выносит. Выбирает прут потолще, поупругее. Проверяет, как он в руку ложится, взмахивает им приноравливаясь. Представляет, как теперь уже меня одного персонально протягивать этим прутом будет. Притом не спешит. Ей явно сам процесс подготовки не менее нравится, чем сама порка. Да и моим ужасом и отчаянием она еще не вполне насладилась, упивается, поглядывая мне в глаза.
А я плачу. Хотя сам не замечаю, как рыданья спазмами горло и грудь сжимают, как слезы ручьями текут по лицу. Плачу как в детстве. Ну и сломался я как ребенок в этот момент. Упал ничком Хозяюшке прямо в ножки, обнимаю её ступни лоснящиеся, лицом к ним прижимаюсь и, рыдая, говорю что мол, всё, не могу больше, на всё согласен, рабом её буду до конца жизни, только не мучай больше, госпожа ты моя любимая, отложи хоть до завтра наказание.
– Рабом, говоришь, готов моим стать! – весело смеется Акулина. – На всю жизнь?!!
А сама розгой всё сильнее помахивает.
– Ну а чего ж раньше-то не сказал?! Это ж совсем другое дело! Хорошо, так и быть, отложу до завтра твоё наказание. Сегодня отдыхай.
Я ушам своим не поверил от счастья, а потом слышу:
– А вместо тебя сегодня твой братка всё по полной получит. И за себя, и за тебя… – ласково так говорит Акулинушка,