что там, где говорится «они думали», следует читать «господин Штырь думал». Господин Тюльпан частенько пускал в дело свою голову – обычно с расстояния примерно восемь дюймов, – но, как правило (если дело не касалось пары неожиданных областей), не склонен был работать мозгом. Обычно он уступал право заниматься многосложными раздумьями господину Штырю.
Господин Штырь, в свою очередь, был не слишком хорош в продолжительном бездумном насилии и уважал господина Тюльпана за то, что тот обладал поистине бездонным его запасом. Когда они познакомились и разглядели друг в друге те качества, которые впоследствии сделали их партнерство чем-то большим, чем сумма его составляющих, господин Штырь понял, что господин Тюльпан не был, как это казалось всем остальным, всего лишь очередным психом. Порой негативные черты характера, развиваясь, достигают идеала, который меняет саму их природу, и господин Тюльпан превратил злость в искусство.
Это была не злость на что-то конкретное. Это была чистейшая, платоническая ярость, рождавшаяся где-то в рептильных безднах души, источник бесконечной раскаленной ненависти; господин Тюльпан всю свою жизнь проводил на тонкой грани, которую большинство людей пересекают незадолго до того, как сорваться и забить кого-нибудь до смерти гаечным ключом. Злость была для него естественным состоянием. Штырь порой гадал, что случилось с тем человеком, который так его обозлил, однако для Тюльпана прошлое было чужой страной с очень, очень хорошо обороняемыми границами. Порой господин Штырь слышал, как он кричит во сне.
Нанять господ Тюльпана и Штыря было непросто. Требовалось знать правильных людей. Точнее, требовалось знать неправильных людей, а узнавать их следовало, околачиваясь в определенного рода барах так, чтобы остаться в живых, – это было своего рода первое испытание. Неправильные люди, разумеется, не знали господ Тюльпана и Штыря. Но они знали еще кое-кого. А этот кое-кто мог в самых общих выражениях осторожно намекнуть, что он, вероятно, некогда знал, как связаться с людьми штыреподобного и тюльпановидного рода. Но на данный момент ничего больше не припоминает ввиду амнезии, вызванной недостатком денежных средств. А исцелившись, он столь же общими словами направлял вас в другое место, где, в темном уголке, вас встречал человек, который уверенно заявлял, что никакого Тюльпана, а тем более Штыря он не знает. После чего спрашивал, где вы будете, скажем, сегодня в девять вечера.
И лишь потом вы встречались c господином Тюльпаном и господином Штырем. И они понимали, что у вас есть деньги, понимали, что вы что-то замыслили, а если вы оказывались особенно глупы, они узнавали еще и ваш адрес.
Поэтому для Новой Конторы стало сюрпризом, что очередной клиент пришел напрямую к ним. Это было тревожным симптомом. Еще более тревожным симптомом оказалось то, что клиент был мертв. Обычно Новая Контора против трупов не возражала, но ей не нравилось, когда они разговаривали.
Господин Кривс закашлялся. Господин Тюльпан заметил, что при этом у него изо рта вылетело облачко пыли. Как-никак господин Кривс был зомби.
– Вынужден повторить, – сказал господин Кривс, –