за мной, – говорит Первуша и, не дожидаясь согласия, идет быстрой походкой прочь.
Через мгновение оглядывается, удостоверившись, что мы следуем за ним, прибавляет шаг, почти бежит. Мы тоже почти бежим.
Мы видим тела, они лежат перед Спассским собором. Сонмище мертвецов. Словно нежатся в позолоченных лучах зимнего солнца. Изогнулись в предсмертной судороге, вывернулись наизнанку, разоблачились до исподнего. Валяются, растопырив ноги, раскинув руки, некоторые с оголенным срамом. До дна испили чашу смертную братья князя: Юрий Ингваревич, Давыд и Всеволод Ингваревичи и вся дружина их хоробрая. Бояре, отроки, простые жители обоего полу – все здесь, перед лицом Господа, перед святым храмом. Готовые к переходу в вечность. Один шажок осталось им сделать, подняться всего на одну ступенечку.
Тела растерзаны зверьем, исклеваны птицами. Куски плоти, отрубленные конечности, шеломы, топоры, разодранные кольчуги разметались по снегу, вмерзли в сугробы.
Ингварь Ингваревич резко срывается с места, стаскивает с головы гречник, бросает в снег. Бежит к трупам. Падает почти без чувств на грудь к Юрию Ингваревичу. Пытается приподнять, обнять его, но мертвец не поддается. Князь дико кричит, потом крик переходит в рыдание.
Он несколько раз глухо всхлипывает, умолкает и ложится как подкошенный на окоченевшее тело брата. Хлопцы оттаскивают его и, взяв под пазухи, бережно несут прочь.
Я делаю осторожный шаг, рассматриваю покойников. Голова Юрия Ингваревича мощным ударом практически отделена от тела. Дальше него лежит еще один безголовый. На пике, воткнутой в землю болтается чья-то кудрявая голова. Рот разинут в безмолвном крике, из него торчит обрубок языка, зубы все до единого выбиты.
«Порубали как капустные кочаны… Нет, друг ты мой любезный, – говорит внутри тот же, что и давеча вкрадчивый голос, – не рубали их, казнили».
«Как же мы их всех хоронить будем», – думаю я, а глазами продолжаю искать ее. Среди мертвых я ее доселе не видел.
«Боже, пусть мне ее не найти. Сделай такую милость».
Первуша же уцелел? Может и Олёна жива.
– Сколько убереглось от смерти? – спрашиваю юношу.
В мертвой тишине мои слова звучат почти кощунством. Допытываться о живых посреди поля, засеянного мертвецами?! Как только язык повернулся…
– Немного, – отвечает отрок, – человек пятьдесят. – Ты ищешь кого-то, боярин? – переспрашивает.
– Женщина, молодая, Олёной кличут. Волосы русые, над правой бровью шрам, вот такой, – показываю двумя пальцами величину шрама Олёны.
Первуша отводит глаза в сторону, перебирает в памяти лица выживших, качает головой.
– С такой приметой никого не знаю…
Как вода устремляется из спущенного пруда, так все устремились к Первуше, обступили его, расспрашивают о своих. Немного погодя отходят в сторону, почти все со скорбными лицами. Но есть и такие, что облегченно вздыхают. Их пара человек, не больше.
Ослябя стоит в стороне и Первушу не расспрашивает. По щекам его катятся слезы.