куда вы переехали из тополиного Замоскворечья – он во всем виноват!
Сначала тоскуешь по утраченной коммунальной квартире и соседям, будто разом лишилась ближней родни. Больше не угостят беляшами Бахтияровы, не позовут к баянным песням Тимошенки, не поделится Марь-Гаврилна секретным знанием о горько-сладкой бабьей доле. Вот уж мастерица была на жизненные истории – один рассказ про Иван-Петровича чего стоил. Перебираешь ошметки сюжетов и фраз Гавриловны и диву даешься: облик ее столетнего бонвивана, предмета женских сражений, никак не тянет на героя-любовника. Нынче сипит жалкое драсссь на твое приветствие; костыль подпирает нетвердые ноги. А сама фам фаталь придавливает горло рукой, иначе вместо звуков получается одно шипение. Ты так и не спросила, что у нее с голосом приключилось…
Звук из сжатого горла соседки – клочкастый и хриплый:
– Петрович мой, Галчонок, – чистый орел. Мне за него родная сестра целый дом предлагала! Волосья-то я ей повыдергивала…
Со стариками разговаривать – слаще, чем книжки читать. Они не утомляют описанием природы, их жизнь течет без оглядки на руководящую роль КПСС. Такие пассажи в романах ты неизменно пролистываешь. А еще пожилые участливы и любят тебя без условий. Ни ремня, ни окриков, ни унизительных любовных фиаско. Словом, ничто не напоминает твою унылую жизнь.
Прóклятый дом возвели на месте гибели самолета. Когда-то здесь находился аэродром, оттого и улицу, на которой стояла уродская девятиэтажка, назвали Летной. Всякий раз, когда судьбы жильцов разбиваются в щепки, кто-то непременно вспоминает о растревоженном погосте. Семейные драмы, круглосуточные скорые и гробы на табуретках жителям дома на костях гарантированы.
О том, что увязла в гибельной топи, ты пока не догадываешься. Просто чувствуешь мгновенное отвращение к чумазому городу, обдуваемому вредоносными ветрами Северной ТЭЦ. С балкона виднеются грозные полосатые трубы: хлопковый дым забирает астматиков в смертельный плен. Ты же подолгу выкарабкиваешься из затяжных бронхитов – повезло. Лежа в кровати, развлекаешь себя рифмами: Мытищи – вонища, грязища, ветрище, скучища. Это и есть основные достопримечательности нового пристанища.
Не простится-не забудется постылому обиталищу ни одна горькая минута, даже в те дни, когда затрепещут боязливые огоньки счастья. Нет уж, предать анафеме! Ныне и присно и во веки веков.
Вскоре ты осознаешь, что который год ходишь по пепелищу, не замечая разрухи. И вовсе не город в руинах – твоя собственная семья. В квартире пахнет заплесневелым хлебом, грязными носками и ненавистью. Селевым потоком несутся проклятья и произносятся слова, которые раньше не говорили «при ребенке». Мама выводит зычное «Ра-а-звод!», как заправский шпрехшталмейстер: торжественно и очень по-цирковому. Раскатисто выпеваются гласные; гибельное слово улетает под купол. Очень похоже на циркового объявляльщика: а сейча-а-ас – смерте-е-е-льный номер!
Папа шепчет:
– Алевтина, не дурись! Ты прекрасно знаешь: я тут обретаюсь только ради дочки.
Вот оно. Лучше бы тебя не было. Натыкаешься на стены, не глядя