и эпитетах Пистон обязательно расспросил бы поподробнее (окажись с ним кто-то рядом в этот момент).
Тот же стеноскреб обещал жестоко отомстить… если выживет. А кто-то написал несколько советов, как перехитрить ее. Это привлекло внимание пса. – А что, – подумал Пистон, – может в этом и есть смысл? Ведь, как известно, тонущий и за соломинку хватается.
Один из советов заключался в том, чтобы не смотреть на нее во время допроса. Другой – в повторении за ней заданного вопроса три раза, дабы запутать ее разум.
Например, на вопрос «зачем ты давишь моих лягушек на моем болоте?» рекомендовалось ответить: «Моих лягушек на моем болоте…» три раза.! В повествовательно-задумчивой форме, вопросительно–идиотской и шепотно-распевной!
– Да, – подумал Пистон, – у этого «силосная ашня» обветрилась еще до встречи с прокурором этогозамка!
Далее Пистон увидел непонятную схему. На ней был изображен некий объект на двух ногах, видимо, человек и кривые, пересекающиеся стрелки, – схемы прыжков!
– Ага! – решил пес, явно опережая события. – Не иначе как схема прыжков на допросе у Зильды и опять, дабы за болезного сойти? И похоже того же автора!
Шмаказяпка
– Ну-ну! – послышалось из-за его спины. – Вот это тебе в самый раз! Смотри, последовательность не перепутай! Хысь-хысь-хысь! – усмехнулось нечто.
Голосок был писклявым и, прямо скажем, противным!
Пистон пребывал в таком состоянии духа, что мало удивился бы, даже если б это произнес лось, стоящий на потолке! То есть, никакого духа в нем уже и не было! А стоит ли говорить о состоянии того, чего нет?
Он неторопливо повернул только голову назад так, что его тело продолжало читать полезные рекомендации.
Пес и заметить-то сразу не сумел хозяина этого редкостно наипротивнейшего голоса!
Только, когда этот голос забулькал повторно, Пистон серьезно вгляделся в глубину угла. Там, на мусорной корзине, он сумел-таки разглядеть небольшого темно-зеленого гекона.
– Я говорю, – опережая ответный вопрос, снова «скрипнул» гекон. – Ты чо, читать умеешь?
– Да! А тебе бабушка в детстве не дочитала? – пресно съязвил Пистон.
– Грамотные мы, значит? Хысь-хысь! А если мы такие грамотные да остроумные, чего это мы тут стены читаем, чего на лужайке травку не щиплем, а? Хысь-хысь!
– Надо, и не щиплем! Твоя какая радость над узниками глумиться? Они, можно сказать, мы – последние свои минуты отсчитываем, а он тут скрипит, понимаешь!
– А радость моя в том, что я маленький! Если ты маленький и на открытом пространстве, то это плохо! То, хвост оторвут, то грязью обдадут! Птицы косятся, рыбы туда же! А вот тута я живу себе, с вами, узничками, общаюсь. В путь последний провожаю, так сказать – ритуальное агентство «Здравствуй, Зильда, а всем – пока!». Хысь-хысь! И не трогает меня никто, не до того тутошним!
– Да, уж! От твоего голоска все одно кровь сворачивается! Можно и к Зильде, тут уж то на то и выходит!
– А ты