– но знал точно: это то, чем ты должен заниматься. Особенно после травмы, когда плечо болталось отдельно от сустава, как слабо пришитая пуговица. После травмы ты задумался. Никакого откровения или разочарования – ты просто задумался, чего ты хочешь, в чем нуждаешься. Что самое главное?
Для тебя главным было бросать мяч в кольцо снова и снова. А не сидеть и думать о том, что и зачем привело тебя туда через все расстояния, состояния и совпадения, в оглушительной тишине одиночества. Не хотел думать, как воспринимают твою улыбку ребята в школьном коридоре: пугало несоответствие правды с картинкой в их глазах. Ты не хотел играть в игру без права голоса и действия.
Так что ты отошел в сторону, точнее, ушел в сторону баскетбольной площадки. Целью было самопознание, а это прогресс, так ведь? Ты хотел бы вырезать себе дом в том деревянном полу с потускневшей разметкой. Хотел бы вытянуться сильнее, чем позволяет тело. Дышать на пределе – глубоко и часто, едва не задыхаясь. Хотел, чтобы все тело ныло. Ты хотел бросить крученый с ускорением мяч с середины площадки в кольцо, чтобы сетка всплеснулась, когда он пройдет сквозь нее. Хотел бы взметнуть вверх ладони и широко улыбнуться успеху. Ты хотел чуть-чуть радости, пусть даже совсем немного.
Просто хотел свободы.
– А ты?
– Я?
– У тебя что?
– В смысле «что»?
– Да ладно, не один же я такой. Ты серьезно? Чернокожие в частной школе! Всем нам пришлось искать какую-нибудь отдушину. Пусть даже это помогало только тебе.
Она одобрительно кивает:
– Да, точно. Сцена. Вот моя отдушина. До сих пор. – Ты чувствуешь, как ее тело словно бы становится легче от произнесенных слов. – В повседневной жизни, ну, понимаешь, тебя видят либо так, либо эдак. Но когда я на сцене… – Она останавливается, погружаясь в воспоминания, теплые, густые и приятные. – Когда я играю, то сама выбираю, кем мне быть.
Она вновь вспоминает, а ты плаваешь в молчании. Тишина нравится вам обоим. Вдруг раздается тихое урчание, похожее на звук проносящегося мимо станции поезда, и она говорит:
– Может, поедим?
Небо темнеет, сумерки. Она ставит последнюю тарелку на сушилку для посуды и выключает воду.
– Я, наверное, скоро пойду.
– У тебя что, больше ничего не было? – спрашиваешь ты, надеясь, что это прозвучит заботливо, а не осуждающе. Только сейчас заметил, какая она стройная. На ней белая футболка поло, черная юбка с запахом, черные колготки и полное отсутствие верхней одежды.
– Ммм, замерзну, да? – говорит она, оглядывая себя.
– Возьми мою толстовку.
– Черную? Но ведь это твоя любимая.
– Бери, потом вернешь. Или я сам заскочу за ней к тебе, или что-то еще придумаем.
– Точно?
– Сейчас принесу, она наверху.
– А можно с тобой?
– Да.
– Донесешь меня на спине по лестнице?
– Э… ну ладно, – отвечаешь ты. Поворачиваешься, сгибаешь колени. Ее