и я тут же, войдя, бросилась к своей бабушке Дуне, как католик бросается в церкви к стопам деревянной богоматери с мольбой: «Он говорит, что любит меня, но не может оставить своих детей и ту женщину, с которой прожил пятнадцать лет. Я тоже его люблю. Я не знаю, что делать?» И бабушка, одна из всей семьи, ободрила меня: «Поступай по сердцу».
Глава 14
Надо брать участок
Где бы я ни родилась (а это, конечно, Фасадная), с кем бы я ни жила – с командировочной мамой, с несочетаемым папой, со злыднями соседями или чуждой няней – дома я чувствовала себя только у бабушки, в Мишином переулке. В детсадовском возрасте все праздники, болезни, нежелание идти в детский сад я добегивала у бабушки на Околоточной. Но из школы на Околоточную каждый день не наездишься, и бабушка постарела, ей трудно все дни сидеть со мной, например, в летние каникулы. Поэтому у мамы встал вопрос, куда ребенка деть на лето, если она командировочная. Первая мысль её была – отвезти в свою деревню, где она в 1930-х проводила лето. Отвезти в Голубцово – и всё. Они там все каникулярничали, и было нармально. Но когда она приехала со мной – никакой бабушки Матрены, отправляющей их к соседке за сковородкой, в живых не было. Ругающегося матом, вечно ходившего в баню по выходным дедушки Егора – то же самое. Осталась пыльная дорога и на ней сидел коклюшный мальчик. Никто его не лечил и подходить к нему было нельзя. Только тогда мама поняла, что та деревня 1930-х, куда они ездили, где в каждом дому было по десять-двенадцать человек, к 1950-м годам рухнула. Тут сидеть с её дочерью некому и гулять не с кем. Даже не заходя в дом, она развернулась и уехала. И наверное, всю обратную дорогу проплакала бы, если бы не её вымуштрованное пленными немцами общественное поведение – внутри рыдай, как хочешь, а снаружи, хоть каменная, а сиди без слез.
Ах, как жалко было русскую деревню, как жалко расставаться с этой идеей – где родители жили и я бегала школьным летом, так и дочь побегает. Но нет. Русская деревня Голубцово осталась в прошлом. Война, неурожаи, необдуманная политика государства низложили её, и сейчас это развалина. Поэтому мама, приехав домой, переговорила с мужем Леонидом, разумеется, отчитавшись о поездке в деревню: «Видимо, нам надо пойти по другому пути: снять для дочери дачу. Мы на ней будем в четыре руки, по очереди сидеть».
Дачу сняли по совету сотрудницы по Белорусской дороге, в Голицыно, недалеко от дома творчества писателей. Но если деревня безвозвратно осталась в прошлом, то дача галопом неслась в будущее. Маме казалось – есть деревянный дом, перед ним лужайка и днем ребенок бегает по ней, играет в мяч, ловит бабочек, загорает, читает книжку. А вечером, хотя бы в воскресенье, на ней же, постелив одеяло, сидят взрослые. Откушивают, разговаривают, может и песни поют. А что? Разве у вас не так?
Оказалось совсем не так. Оказалось на подстриженную поляну нужно смотреть только эстетически. Как на феномен природы. Ни ходить, ни трогать, ни рвать цветы, ни ловить бабочек нельзя. А что можно? Оказывается,