направлялась к этому воображаемому персонажу. Выходила за дверь. И исчезала.
В начале июня, в первую неделю отдыха, несколько взрослых поднялись по лестнице на скрипучий чердак, служивший нам спальней: немногие из нас спали на кроватях, но большинство на полу. Мы услышали голоса, обращенные к младшим: «Мы пришли укладывать вас спа-атеньки».
Мы попытались спрятаться, то есть с головой укрылись одеялами, кто-то даже нагрубил. Родители удалились, вероятно оскорбленные в своих лучших чувствах. Мы повесили на дверь табличку «Родителям вход воспрещен», а утром вызвали их на серьезный разговор.
– В вашем распоряжении весь дом, – начал Терри спокойно, но с напором. – У вас есть свои спальни, собственные ванные комнаты.
Он носил очки, был приземист и держался весьма надменно. Он стоял во главе стола, сложив руки на груди, и говорил взвешенно и авторитетно.
Родители пили кофе. Слышалось хлюпанье.
– А у нас одна комната. На всех. Одна-единственная комната! – с нажимом сказал Терри. – Ради всего святого. Оставьте нам это благословенное пространство, крохотный его клочок. Представьте, что чердак – это резервация. Вы – белые завоеватели, жестоко вырезавшие наш народ. А мы – индейцы.
– Коренные американцы, – поправила чья-то мать.
– Бестактная метафора, – сказала другая. – В культурном плане.
– Что, чья-то мать косолапит? – спросила Джен. – Ха, не замечала.
– А что такое косолапить? – спросил Лоу.
На самом деле его звали Лоренцо, но это чересчур длинно; к тому же он был выше всех нас, поэтому мы прозвали его Коротышкой Лоу. Собственно, кличку придумал Рейф, а Лоу не спорил.
– Когда как будто подвернул ногу, – пояснил Рейф. – И приходится носить ботинок на толстой подошве, знаешь? Наверняка та толстуха – мать Саки.
– Ну да, конечно… Не угадал, – сказала Саки. – Моя мать гораздо круче. Сто очков вперед даст этой тетке.
– Но не может же она быть ничьей матерью, – возразил Лоу.
– Ну почему, может, – сказала Саки.
– Есть же одинокие взрослые, – высказался Джуси. Это прозвище он получил потому, что у него изо рта постоянно сочилась слюна. Он обожал плеваться.
– И бездетные пары, – сказала Джен. – Бесплодные. Какая печаль.
– Которым суждено умереть без потомства, – подхватил Терри, мнивший себя остряком. На самом деле его настоящее имя сопровождал порядковый номер третий. На латыни – «Терций». «Терция» затем сократили до «Терри». Само собой, родители так его и называли.
Он вел дневник, в который, по всей вероятности, записывал свои переживания, что служило объектом всеобщих насмешек.
– Да, но я видел, как толстуха обжималась на кухне с отцом Саки, – сообщил Рейф.
– Неправда, – сказала Саки. – Мой отец умер.
– Да. Давным-давно, – кивнула Джен.
– И бесповоротно, – отметил Дэвид.
– Значит, отчим. Велика разница, – сказал Рейф.
– Они