путь туда нам был заказан: каждое утро ее занимали родители.
Я попыталась опознать интересующуюся Алисией мать, но, когда протиснулась в дверь, разговор уже свернул на другие темы: новости о войне, трагический аборт знакомой.
Алисия ушла в самоволку в соседний город, до которого ее подвез садовник. В городке смотреть было нечего: заправка, аптека, почти всегда закрытая, и дешевая забегаловка – вот и все достопримечательности. Но в этом захолустье ее ждал бойфренд. На пару десятков лет старше самой Алисии.
Мы прикрывали ее как могли.
– Алисия принимает душ, – в вечер побега объявила за столом Джен.
Мы внимательно следили за выражениями лиц родителей, но те демонстрировали идеальный покерфейс.
На следующий вечер Дэвид заявил:
– Алисия в постели, у нее болит живот.
На третий Саки сказала:
– Извините, но Алисия не спустится к ужину. Не в настроении.
– Девочке надо лучше питаться, – натыкая на вилку жареную картофелину, высказалась одна дама. Была ли это ее мать?
– Худа как щепка, – сказала другая.
– А она, случайно, не увлекается этим… ну, два пальца в рот? – спросил чей-то отец. – Чтобы не толстеть?
Обе женщины покачали головами. Личность матери так и осталась загадкой.
– Может, у Алисии сразу две матери? – спросил позже Дэвид.
– Две матери, а что, все может быть, – сказала Вэл, неразговорчивая девчонка, похожая на мальчишку, которая если и открывала рот, то только чтобы повторить сказанное другими.
Вэл была такой маленькой и худой, что невозможно было точно сказать, сколько ей лет. В отличие от остальных она приехала откуда-то из глубинки и больше всего любила лазать, по крышам, по деревьям – неважно, лишь бы повыше, и делала это виртуозно.
– Не ребенок, а чертова обезьянка, – однажды отозвался о ней один из мужчин, наблюдая за тем, как она карабкается вверх по иве.
Компания родителей выпивала на веранде.
– Гиббон, – сказал другой. – Или берберская обезьяна.
– Белоплечий капуцин, – предложил третий.
– Карликовая игрунка.
– Детеныш черного ринопитека.
Женщине это надоело.
– Заткните хлебала, – огрызнулась она.
С родителями мы вели себя строго и чуть что применяли карательные меры: воровство, насмешки, порчу еды и питья.
Они этого не замечали. А мы считали, что наказания соответствуют совершенным преступлениям.
Хотя самое страшное их преступление не поддавалось определению, а следовательно, и справедливому наказанию, и этим преступлением было само их существование. Их внутренняя сущность.
Зато к вещам мы относились с глубоким почтением. К примеру, мы уважали дом – величественную старую крепость, наш замок, нашу цитадель. Хотя того, что находилось внутри дома, это не касалось. Кое-что мы взялись уничтожить.
Тот, кто к концу недели накопил больше всего плюсов, мог выбрать себе мишень. Какой безделушке не повезет. Набиралось