людей! Не хочу быть его частью!
Достав телефон, я позвонил Лине и услышал раздраженное:
– Я же сказала мне больше не звонить!
– Позволь зайти на минутку, я тут рядом! – заторопился я.
– Ты что, издеваешься? – с усталым удивлением отозвалась она.
– Ну, пожалуйста, ну ради нашего сына! – взмолился я.
– Я сказала – нет! – отрезала она.
– Полина, если ты не позволишь мне зайти, я вернусь домой и шагну с балкона. Я не шучу, – неожиданно отчеканил я и почувствовал на своем горле железную хватку внезапной паники. Задержавшись с ответом на несколько беспощадных секунд, она с легкой тревогой спросила:
– Что-то случилось?
– Да, случилось.
– Хорошо, заходи, – помедлив, разрешила она.
Накапливая волнение и разгоняя сердце, я вышел на Чистопрудный бульвар и устремился к цели. Впереди меня шествовала девушка: светло-русый скачущий хвост волос, шоколадная кожаная куртка до пояса, бежевый свитерок навыпуск, короткая юбка, тонкие лодыжки, туфли на низких каблуках. Узкой спиной, гибкой, нестойкой грацией она была пронзительно похожа на Лину. Однолюб Гоша сказал бы, что, к сожалению, все красивые девчонки родились на двадцать лет позже него. Я же скажу, что мудреющая грусть не в таких вот девушках, а в музыкальном пространстве Баха, наполненном джазовым одиночеством. И все же слава тебе, славная девушка! Будь долго и заслуженно счастлива!
Моя походка незаметно окрепла и обрела ту пружинистую вкрадчивость, с которой я когда-то подбирался к щиту. Возникло чувство, что у меня вот-вот вырастут крылья, и я, разбежавшись, взлечу, услышу их гладкий посвист и испытаю радость самопознания. Ну же, ну! Отпусти, земля, расступись, воздух, прими меня, голубая бездна, и наполни неземным восторгом!
Парю над двором. Вижу внизу парня, идущего в сторону мусорных баков. Он помахивает веником засохших роз, и розы роняют на землю лепестки сухих кровавых слез. Надо было купить цветы, спохватываюсь я. Знакомый подъезд. Я проникаю внутрь и взлетаю на четвертый этаж. Ее дверь. Я достаю из нагрудного кармана пиджака кольцо, втискиваю его на место и, ощущая его новую, взволнованную власть, жму стертую кнопку звонка. Дверь почти тут же открывается. Лина: джинсы, футболка, Немчиновка, салатный вокзал, исступленное лето, голубое озеро, дымчато-серые глаза, очарованный чердак. Позади нее застыли теща, тесть и сын. Из глубины наполненной золотым закатным светом гостиной выглядывает массивный обеденный стол.
«Что случилось?» – с беспокойством спрашивают его проживающие по бокам вальяжные, боярской породы стулья.
«Что там еще?» – кряхтит покладистый, степенный диван.
«Да, да, что там еще?» – интересуются два насупленных кресла.
«Не что, а кто!» – ворчит ревнивый к чужим новостям телевизор.
«И кто же?» – позвякивает чревохрустальный сервант.
«Кто же,