крышах, делает все дома старыми, похожими на прошлогодние скирды. Над Ангарой стоит дым: где-то горят леса.
Колхоз уже откосился, уборку начинать еще рано. Колхозники, как могут, используют эту небольшую передышку для себя – теперь начинается личный сенокос. По утрам деревня уплывает на острова, уходит в тайгу, в домах остаются немногие, и они усердно по два раза в день, утром и вечером, поливают огороды. Над огородами, несмотря на жару, стоит дружный огуречный дух.
У Петра и Насти покос в одном месте – от деревни пятнадцать километров. Бегать каждый день туда и обратно тяжело, поэтому уходят сразу на неделю, чтобы пораньше начинать, попозже заканчивать.
На две семьи с ребятишками и с хозяйством остается одна Таня. Василий тоже мог бы никуда не ходить, но он уже привык к таким походам и считает себя обязанным помочь сыну и дочери. Впервые в этом году на сенокос увязался Васька, девятилетний сын Петра.
Погода сенокосная, сено в жару сохнет быстро, но косить тяжело: трава перестояла и высохла еще на корню, так что только успевай отбивать литовки. У Василия прокос широкий, но недлинный, он часто останавливается и курит, отирая рукавом рубахи пот со лба и затылка.
– Васька! – кричит он. – Где котелок?
Васька бегом приносит воду, и Василий жадно пьет, потом задирает голову и щурится на солнце. Кажется, солнце, как мяч, закатилось в яму, откуда ему ни за что не выкатиться – вот и будет теперь жарить бесконечно.
– Хошь бы какая дешевенькая тучка прикрыла, – бормочет Василий и снова берется за литовку.
Петр косит в сторонке, он в майке, голову повязал носовым платком. Его литовка, вонзаясь в траву, уже хрипит от бессилия. Петр поднимает ее, окунает брусок в воду и начинает отбивать. Еще не отбив, он оглядывается на Василису – она давно уже неподвижно сидит на колодине.
– Мать, – кричит он, – шла бы ты в шалаш. Пускай жара спадет, потом покосишь.
Василиса не отвечает.
– Мама, – услышав Петра, кричит Настя. – Иди, ставь обед, сейчас все придем.
Василиса поднимается и подходит к Петру.
– Сил нету, – печально говорит она ему и вздыхает. – Износилася. Думала, помогу, ан нет.
– Ты чего, мать? – спрашивает Петр.
– Я отойду, ты не думай. Вот полежу и отойду, а завтра сама своя буду. Это с непривычки, уж год не косила.
Согнувшись, она уходит в шалаш, и все трое – Василий, Настя и Петр – смотрят ей вслед.
– Давай перекурим, – кричит Василий Петру.
Петр подходит к нему и, зажав между руками котелок, долго пьет. Потом он сдувает со лба капли нависшего пота и садится.
– Чего это с матерью? – спрашивает Василий.
– Старая, – обычным голосом отвечает Петр. – Сколько ей лет?
– На два года моложе меня была.
– Старая, – повторяет Петр.
Поздно вечером они сидят у костра и пьют после ужина чай. Костер то взвивается вверх, и тогда, как одежда, на каждом из них отчетливо видна усталость,