с другой решка, все хотят на орла попасть, а того не знают, что с той, и с другой стороны он пять копеек стоит. Эх, бабоньки, – она вздохнула. – Много плакать будем – сырость пойдет, а от сырости гниль заводится. Да кто вам сказал, что ежели плохо, то плакать надо?
Она ушла на кухню и загремела там самоваром.
– Ну? – вернувшись, спросила она у Александры и показала в сторону амбара. – Он, ли чо ли?
– Нет, – замотала головой Александра. – Это из-за мальчика, из-за сына.
Она взглянула на Василису и умолкла.
– Ты расскажи, – попросила Василиса, – легче будет.
– Легче не будет. Я чаю подожду, чтобы запивать. Так не могу.
Александра помолчала, но почти сразу же, не вытерпев, стала рассказывать:
– Ему было четыре годика, совсем маленький. Меня взяли в труд-армию, а он остался с моей мамой. Их без меня эвакуировали, я долго не могла попасть в город, пришла, а их нету. – Она опять всхлипнула.
– Скоро чай будет, – напомнила Василиса.
– Маму дорогой ранило, ее сняли с поезда, а его повезли дальше. Говорили, что в вашу область.
– Скоро чай будет, – опять сказала Василиса.
– Теперь он мне снится. Когда ему исполнилось десять лет, снился десятилетним, когда исполнилось пятнадцать, и во сне столько же. А теперь он совсем взрослый. Приходит сегодня ночью и говорит: «Мама, дайте мне свое родительское благословение, жениться хочу».
– А ты? – вся подавшись вперед, спросила Василиса.
– А я ему отвечаю: «Подожди, сынок, вот найду тебя, тогда и женись». – «А скоро ты меня найдешь?» – спрашивает он.
– Ой ты! – ахнула Василиса.
– Скоро, – говорю, – сынок, очень скоро. Он и пошел от меня. «Ау! – кричит. – Мама, ищи».
Василиса, замерев, ждет продолжения. Александра молчит.
– Так и ушел?
– Ушел.
– А не сказал, где искать-то?
– Нет.
– Спросить надо было, допытаться.
Александра бессильно пожала плечами.
– Самовар кипит, – сказала она.
Они пили чай и разговаривали, потом разговаривали уже после чая. А через несколько дней рано утром Александра зашла к Василисе прощаться.
– Собралась я, – грустно сказала она. – Пойду дальше.
– С богом, – благословила ее Василиса. – Иди, Александра, иди. Земля у нас одна, так и иди по ней. А я за тебя молиться буду.
Она вышла проводить ее за ворота и долго смотрела ей вслед, как когда-то в войну, когда провожала ребят.
В то утро Василий впервые пришел к самовару. Василиса налила ему стакан чаю и поставила на середину стола.
В последнее время Василий все чаще жалуется на поясницу. Он сидит на кровати и, раскачиваясь, пробует размять спину. При этом он морщится и кряхтит, на его измученном лице в рыжей щетине блестят капли пота.
– Ox, – стонет он. – Подсидела окаянная, скараулила нечистая сила! Хошь бы на минутку отпустила.
Обессилев, Василий ложится и закрывает глаза. Спокойно лежать он тоже не