живых царств от человека и животного до птицы и рыбы. А еще там был растерзан их же собрат, выглядевший как у нас рисуют в фильмах ужасов. Видно, что их демон не отказывался ни от чьей крови и питался и своими же марионетками.
Сатанисты были ужасны, только примерно половина из них были людьми, остальные же полулюди полу звери в шерсти и с клыками. Они стояли качаясь, что-то напевая. Один из них рисовал иероглифы на вылепленной из глины толстой бабе с большим животом и кричал заклинания.
Увидевшие нас они не бросились убегать, как мы ожидали, но набросились на нас с такой злостью, ненавистью и остервенением, что если бы не было бы в нас на тот момент внутри приглушенного чувства страха, то наверняка многие из нас бы дрогнули тогда.
Мы из оружия расстреливали их в упор, но их натиск был таким стремительным, что в одно мгновение все смешались в рукопашном бою и многим из нас, кто еще оставался жив становилось ясно, что довершения их обряда, нужно было им в огромной степени, должно было стать для них высшей миссией и ради этого они готовы были идти на любые свои жертвы. Для меня время остановилось. Я лишь расстреливал оставшиеся патроны в магазинах и видел только кровь. Она была везде. Она вытекала отовсюду, из всех ран. Умирало все – люди, деревья, земля. И она страдала больше других, когда ее кровь смешивалась с нашей и от этого ее боль все росла и росла и уже переливалась из очага на всю плоть, на все ее члены на континенты, где зарождались землетрясения и ураганы. Ведь сейчас здесь на ее теле образовывалась язва и белые ее тельца – защитники пытались остановить вирус смерти, чтобы не дать раковой клетке зацепиться и проникнуть в ее организм.
А кровь все лилась и лилась, она была выше пояса и подымалась до шеи. Я захлебывался и не видел спасения. И даже луна не могла нам ничем помочь, она появилась в небе в кроваво-красном зареве лишь для нашего оплакивания и из глаз ее текли реки безграничной боли из-за своего бессилия и не оставалось нам ничего, только смерть. И только глубоко внутри едва пробивалась искра надежды, что возможно солнце нас спасет. И мы ждали рассвет больше нежели цветок весной в период своего рождения, сильнее чем птицы, парящие в потоках воздуха во время брачной любви. Мы ждали солнца, как долгожданного отца ждет заплаканный ребенок на коленях умирающей матери.
И тогда впервые я стал молиться, просить помощи и сгорал от стыда, спрашивая – почему только боль и страдания открывают глаза у ослепшего? Почему только образ смерти заставляет в деталях нас посмотреть на окружающий и в будущий мир? Почему только через свои раны мы захотим замечать присутствие для нас надежды на милосердие и любовь? Почему только? Почему?
Виктор не мог дальше говорить, его речь стала сбиваться, губы дрожали, а тело покрылось испариной и пятнами. Его первое боевое задание прорезало в его сердце такую огромную рану, что залечить которую не смогло и само время.
Да и разве оно смогло бы? Ведь заразился весь организм, заболела сама Земля. А он лишь был первый