Потом мы отстояли другую длинную очередь. Я заметила, что впереди люди крестятся и зачем-то наклоняются. Я не успела понять зачем, потому что бабушка резко меня приподняла и заставила поцеловать темную стеклянную поверхность, в глубине которой виднелась картина с нарисованным печальным лицом. Бабушка сказала, что это Боженька.
Помню, что на обратном пути я все время хныкала, потому что ужасно устала, но бабушка просто тащила меня за руку и ворчала. Спала я той ночью беспокойно: все чудились темные лики в мерцании красных огоньков.
Утром пришли родители и меня забрали. Я рассказала за завтраком, как мы ходили к Боженьке. Отец был в ярости, устроил мачехе грандиозный скандал. С тех пор меня у нее не оставляли.
Пу и тля
Брат мой долго не разговаривал. По рассказам мамы у него было всего два слова в обиходе. Слово «Тля» означало отрицание, «Пу» ‒ согласие. Это были в переводе на только Минькин лаконичный язык общеизвестные слова «Да» и «Нет». В общем, «Пу» и «Тля» ‒ это кардинально противоположные понятия: нравится и не нравится, хорошо и плохо, белое и черное, сладкое и горькое… Полутонов между этими антиподами не подразумевалось.
Когда братишке исполнилось три года, мама стала водить его по врачам, но никаких отклонений они не находили. Минька был сообразительным, жизнерадостным ребенком, а для общения ему вполне хватало этих двух слов, произносимых с разной интонацией и с определенной жестикуляцией. Так что доктора посоветовали матушке пока не паниковать, а просто подождать.
Раннее осеннее утро, за окном дождь. Мама собирает нас в детский сад. Одевание ‒ утомительный процесс! Сначала поверх майки нужно надеть лифчик (так называли тогда и бюстгальтер, и детское снаряжение для пристегивания чулок). Колготки, гамаши ‒ таких слов даже не было в обиходе, как не существовало в Советском Союзе 60-х годов и самой этой продукции. Широкий зеленый атласный пояс, простеганный вместе с сатином для придания жесткости, застегивался на несколько пуговиц. Самое неприятное было продернуть эти маленькие пуговки в такие же маленькие петельки. Пальцы не слушались, и основную работу приходилось делать маме. В нижней части лифчика были пришиты четыре широкие резинки с прикрепленными к ним застежками. Каждый чулок держался на двух таких резинках. Когда на улице бывало холодно, мы носили поверх чулок широкие шаровары, сшитые из вельвета, байки или сукна.
Мама нас почти одела… Я сижу, застегиваю новые черные резиновые ботики. Они такие блестящие, с ярко-красным мягким ворсом внутри, а сбоку удобная кнопочка. Даже мне легко ее застегнуть. Нажимаешь на нее пальцем, что-то щелкает, и ботинок уже надежно держится на ноге.
Одинаковую обувку нам с братом покупали в раннем детстве. Да и одежду мама шила по одной выкройке из одного отреза ткани. Только для меня шилась юбка, а для брата ‒ брюки или шорты. Посторонние нас ‒ погодков ‒ даже за двойняшек принимали. Вот и в этот раз у нас одинаковые обновки: резиновые ботики одного размера.
Миша сидит рядом;