он встретил крупного молодого человека, чья голова ему показалась немного знакомой. Он порылся в своих воспоминаниях, а потом повторил вполголоса: «Какого дьявола, я знаю этого человека?»
Он порылся в мыслях, но не мог вспомнить; потом вдруг – единственное явление в памяти, это был человек, которого он видел не таким полным и более молодым, одетым в гусарскую униформу. Он громко воскликнул: «Ну, Форестье!» – и, замедлив шаг, ударил по плечу идущего. Тот обернулся, посмотрел, потом сказал:
– Что вы хотите от меня, мосье?
Дюруа принялся смеяться:
– Ты меня не узнаешь?
– Нет.
– Жорж Дюруа. Шестой гусарский.
Форестье протянул обе руки.
– О, старик, как ты поживаешь?
– Очень хорошо, а ты?
– О, я, не слишком. Представь, у меня грудь из папье-маше, кашляю шесть месяцев из двенадцати, сразу после бронхита, подхваченного в Буживале, в год моего возвращения в Париж, вот уже четыре года прошло.
– Однако ты выглядишь твердым.
И Форестье, взяв за руку старого товарища, стал говорить о болезни, рассказал о консультациях, мнениях и советах медиков, о трудностях следования их рекомендациям в его положении. Ему советовали провести зиму на юге; но мог ли он? Он был женат, работал журналистом, на хорошем счету.
– Я занимаюсь политикой во «Французской жизни». Я делаю колонку Сената в «Приветствии» и время от времени – литературную хронику для «Планеты». Вот такой я проделал путь.
Удивленный Дюруа посмотрел на него. Тот очень изменился, хорошо дозрел. Форестье имел теперь походку, внешний вид и костюм человека с положением, уверенного в себе, живот человека, хорошо ужинавшего. Раньше он был худ, тонок, мягок, задорен: вертопрах, скандалист, дебошир. За три года Парижа он сделался каким-то совсем другим, большим и серьезным, с несколько поседевшими от времени висками, хотя ему было не больше двадцати семи лет.
Форестье спросил:
– Куда ты идешь?
Дюруа ответил:
– Никуда. Я гуляю, перед тем как пойти домой.
– А не хочешь ли ты отправиться со мной во «Французскую жизнь»? Мне нужно держать корректуру. А потом пойдем и вместе выпьем пива.
– Я с тобой.
И они отправились в обнимку, с той простотой, какая существует между школьными или полковыми товарищами.
– Что ты делаешь в Париже? – спросил его Форестье.
Дюруа пожал плечами.
– Умираю от голода, все просто. Раз мое время закончилось, я хотел приехать сюда, чтобы… чтобы сделать состояние или просто чтобы жить в Париже; и вот уже шесть месяцев, как я служу в Северной железнодорожной конторе за полторы тысячи франков в год, и больше ничего.
Форестье пробормотал:
– Черт, это немного.
– Согласен. Но как мне подняться? Я один, никого не знаю, я не могу никому рекомендоваться. Это не по доброй воле происходит, а из-за средств.
Товарищ