смущенный, забрал деньги, бормоча:
– Ты слишком добр, я очень благодарен тебе; будь уверен, что я не забуду…
Тот прервал его:
– Пойдем, хорошо? Еще по пиву, не правда ли? Гарсон! Два пива!
Потом, когда они выпили, журналист спросил:
– Ты бы хотел немного прогуляться, в течение часа?
– Ну, конечно.
И они пошли в сторону улицы Мадлен.
– Что бы нам теперь сделать? – спросил Форестье. – Говорят, что парижский фланёр может всегда рассчитать, чем заняться; это неправда. Что касается меня, когда я вечером хочу пройтись, никогда не знаю, куда пойти. В Булонский лес недостаточно занимательно с женщиной, и они не всегда под рукой, кафе-концерт может развлечь моего фармацевта и его жену, но не меня. Тогда что делать? Ничего. Здесь должен быть летний сад, как парк Монсо, открытый ночью, где можно послушать очень хорошую музыку, выпив чего-нибудь свежего под деревьями. Это не место для удовольствия, но место прогулки. Мы заплатим за вход и, наконец, привлечем красивых дам. Можем пойти на песчаную аллею, освещенную электричеством, и сесть, если захотим послушать музыку вблизи или издали. Это немного похоже на Музара, но со вкусом бастринга1, много воздуха для танца, мало слышно и мало тени, нужен очень хороший, очень просторный садик. Это было бы мило. Куда ты бы хотел пройтись?
Озадаченный Дюруа не знал, что сказать; наконец, он решился.
– Я не знаю Фоли-Бержер. Я бы там прошелся.
Его товарищ воскликнул:
– Фоли-Бержер? Боже! Мы испечемся там, как в жаровне! В любом случае, это забавно.
И они повернулись на каблуках, чтобы пойти на улицу Фобург-Монмартр.
Фасад освещенного здания бросал сильный свет на четыре улицы, сходившиеся перед ним. Цепочка фиакров ждала на выходе.
Форестье вошел, Дюруа остановился:
– Мы забыли пройти к кассе.
Второй ответил значительно:
– Со мной платить не нужно.
Когда они приблизились к контролю, три контролера приветствовали их. Тот, который стоял посредине, пожал ему руку. Журналист спросил:
– У вас есть хорошая ложа?
– Ну, конечно, мосье Форестье.
Он взял купон, толкнул стеганую дверь, отделанную кожей, и они оказались в зале.
Как легкий туман, табачный дым немного летел с одной и с другой стороны театра. И без конца отовсюду, изо всех сигар, изо всех сигарет, которые курили эти люди, поднимались тонкие белесоватые нити легкого тумана, который накапливался у потолка и образовывал вокруг люстры над первой галереей, наполненной зрителями, широкий купол, небо, создаваемое дымом.
В огромном входном коридоре, где все прогуливались, где бродило племя нарядных девушек, смешивавшихся с темной толпой мужчин, группа женщин ждала приходящих перед одним из трех прилавков, где царствовали, увядали и блекли три торговца напитками и любовью.
В высоких окнах позади них отражались их спины и лица прохожих.
Форестье представлялся,