перерожденья поскорей.
Боюсь… Ведь мы не смеем прикасаться
Здесь ни к чему. И даже соловей
Скорей всего нам будет не помощник.
Он может съесть личинок, как червей.
Пойдём и принесём сосновых веток,
Их гусеницы вволю поедят.
Мы ж не китайцы, нет у нас другого.
Дай Бог, что там сосновый шелкопряд».
Лес рядом. Всё собрали очень быстро,
У сундука сложили, как смогли,
А к ночи печь пожарче растопили,
Чтоб кипяток держали чугунки.
Входную дверь пошире растворили,
Чтоб без препятствий певчий соловей
Мог залететь в чудесную светлицу
С нелёгкою поклажею своей.
Давид не ощущал давно волненья.
Себя он помнил лишь учеником,
Который повторял в пещере звуки,
Ни делая шаг в сторону, притом.
Теперь же он, как опытный волшебник,
Пытался чудодействовать сейчас.
Он отказать не смел, ведь знал, что старец,
Уйдёт из мира, получив отказ.
Но лучше уж попробовать, чем после
Всю жизнь себя в пассивности корить,
Не спать ночами, когда гложет совесть,
Краснеть и за бездействие казнить.
Хозяин поразжёг везде лучины,
Тем самым, дом поярче осветил.
А вот и ожидаемая птица.
Соловушка дорогу не забыл.
Он ношу положил на подоконник,
Теперь себе, позволив отдохнуть,
Затем в сундук ударил своим клювом.
Открылась крышка, дав внутрь заглянуть.
Нет, бабочки, как прежде, не вспорхнули.
Лишь полчище голодных гусениц
Под музыку полезли за едою,
Приемлемой для шелкопрядных «лиц».
Давид играл для них довольно быстро,
А те толстели прямо на глазах
До сказочных, невиданных размеров,
Что видеть можно только в чудесах.
Наевшись, как пиявки отвалились,
И стали кокон вкруг себя плести.
Под струнный звук то ниточное царство
Всё также быстро начало расти.
Когда в работе приостановились,
Достаточно окутав тем себя,
Давид дал знак сидящей рядом птице,
Бросать их в чан, стоящий у огня.
Там коконы немного покипели.
Теперь их нужно было вынимать.
Старик и гость в том помогать не смели,
И музыкант стал холод навивать.
В печи угас огонь. Казалось стужа
В одно мгновенье дом заледенит.
Вода с поклажей хитрою остыла,
И коконы сменили внешний вид.
Потом они немного полежали
На досках, куда снёс их соловей.
Он просто героически старался
Помочь себе и суженой своей.
А музыкант стал вновь играть на скрипке,
Припомнив днём полученный урок.
И вот уж закружилось веретенце,
И пало с ниткой тонкой, когда смолк.
Что ж, первый день на этом был закончен.
Всех больше был