поворот ко мне задницей.
С-скотина она и есть скотина.
– Золотце моё, ну я же пошутила про шубу…
Кто-то из зевак возмущенно ахнул, а я таки скрипнула зубами.
–… и про фа… остальное тоже. Я же л-л… – сказать «люблю» язык всё же не повернулся, даже для дела покривить настолько душой я не смогла, – забочусь о тебе. Куда я без тебя?!
Далеко, навсегда и очень счастливо.
К сожалению, только мысленно.
– Сенечка, прелесть моя, иди ко мне. Я разрешу тебе спать на кроватке.
Только спустись, хвостатая зараза.
Я тебе устрою и кроватку, и любовь.
– И…и отдам тот розовый браслет!
Всё, это уже отчаянье.
Что свои небольшие плоды, однако, дало. Енотистый засранец своим вниманием меня наконец удостоил, повернулся ко мне мордой, чтобы презрительно фыркнуть. И, мотнув скептически башкой, он вальяжно прошелся по ветке, вскарабкался по стволу чуть выше и устроился, видимо, удобнее.
Поглядел с интересом на меня.
Сверху вниз.
Я же взирала снизу вверх.
И между нами таяла моя нервная система и был натянут поводок. Ещё немного и эта глупая скотина сам себя задушит.
Или, что вряд ли, я его отпущу.
Мысль о безвременной кончине Сенечки мне, конечно, с каждой минутой импонировала всё больше, как и идея бросить на произвол судьбы, но природная вредность и – самое главное – образ Светки, что испортит всю оставшуюся жизнь мне, если с Сенечкой что-то случится, меня тормозили.
Взывали к благоразумности, из-за которой, собственно, уже минут пятнадцать я и стояла на носочках с поднятой рукой, дабы некоторые не задохнулись, и уговаривала этих некоторых спуститься.
И вообще, какого Светка не предупредила, что её Сенечка, чтоб его, обожает лазать по деревьям?! Знала бы о подобных сюрпризах, закрыла бы эту скотину в клетке и ни за что брать с собой в парк не стала.
Развеяться захотела и забыть об утреннем звонке.
Что ж… развеялась и забыла.
У Сенечки в целом прекрасно получается занимать все мои мысли.
– Помочь? – деловой мужской голос раздался внезапно, в районе затылка, опалил жаром волосы и шею.
Знакомо деловой голос.
До отвращения знакомый.
И чужая рука, пока я переварила и соображала, уже по-свойски скользнула по моей и выхватила из рук поводок.
– Как его зовут? – Гордеев спросил, не глядя на меня.
– Луций Анней Сенека, – я ответила машинально.
Моргнула, медленно выходя из ступора от подобной наглости, неожиданности и… и вообще, что здесь происходит, а?!
И, может быть, мне даже ответили бы, но вслух я спрашивать не стала, а Гордеев на погоняло Сенечки только выразительно хмыкнул, стянул льняной пиджак, всунул его мне в руки, а сам закатал рукава рубашки и… полез на дерево.
Ловко так полез.
Профессионально даже.
И глядя на это, в состояние шока и неверия я впала окончательно, а разум отказался анализировать происходящее, смирился с бредовой картиной мира, и за перемахивающим с ветки на ветку Гордеевым я,