этого филиала паразитарного ада.
Вот только звонила не Мила, а Гордеев.
Ярослав Викторович, который позавчера проводил до дома и официально попросил разрешения на днях мне позвонить.
А я… кивнула, разрешила.
Потому что с ним оказалось увлекательно и – что удивило больше всего – он меня, действительно, слушал, спрашивал сам.
Про усадьбу, около которой и разбили ещё в позапрошлом веке парк, возвели ажурную ротонду и пруд, поросший ныне кувшинками, соорудили.
Про легенды, что, несомненно, есть у каждой уважающей себя старинной усадьбы, и легенд этих я знала штук пять. Показывала за мутными провалами каких окон второго этажа видится силуэт Дамы, одной из хозяек.
Про последних хозяев, уехавших после революции, но сокровища свои припрятавших вот тут, в подвалах и подземных ходах, что к ротонде под прудом ведут. И старый могучий дуб, на котором и сейчас висят качели, я показала.
Села, а Гордеев раскачал…
– Варвара, здравствуйте.
Далёкий и уже знакомо-деловой голос заставил невольно улыбнуться.
Почему-то представилось, что он сейчас сидит в своём кабинете на пятидесятом этаже стеклянного небоскреба и, повернувшись в кресле, смотрит в окно, крутит ручку – непременно Parker – между пальцами.
Они у него длинные, как у музыканта.
– Здравствуйте, Ярослав.
И да.
Честно говоря, было желание громогласно-радостно завопить: «Спаситель ты мой, родимый!», но воспитание – наше всё, бабушка не зря старалась, поэтому вместо вопля я выдала: «Здравствуйте, Ярослав».
Выговорила чинно и спокойно.
– В ресторан вы со мной, Варвара– краса, не пойдете, это я уже понял, в парке мы были, – размеренно и даже с едва уловимой насмешкой озвучил Гордеев. – А как вы относитесь к выставкам?
– Каким? – я спросила настороженно.
Припомнила и невольно скривилась.
Была тут у нас в начале мая выставка «Modern Art» и два билета, которые торжественно подарил мне Вениамин, что – на мою беду – ещё на первом курсе решил, будто бы я любовь всей его жизни.
Мы с его мамой, Соломонией Яковлевной, были единодушно и категорично против сего решения и выбора. Я, потому что терпеть не могу маменькиных сыночков, которые рта без разрешения родительницы не открывают и носки себе сами постирать не в состоянии, к тому же Венечка, что самый абзац, обожал играть на публику. Мама же Вени была против, поскольку я стопроцентно и безоговорочно была не достойна её идеального Вени, являясь и стервозой редкой, и проходимкой, и провинциалкой, и хищницей, и…
…и проще было сказать, кем я не была: идеальной спутницей для идеального мужчины.
И вот с намёком – я не намекаю, но ты ж понимаешь, для кого второй билет – Вениамин, выряженный, как обычно, по последней моде – той, которая в шоке от яркости – торжественно вручил мне эти два билета. Важно поправил умилительную красную бабочку, что просто гармонировала с зеленой рубашкой, и засверкал для пущего эффекта улыбкой, аки начищенный самовар.
Я картинно расторгалась.
Поделилась радостью, что моя лучшая