своего отца и сразу же вернулся к моему, – Его жизнь – это скорость, карты (Прим. автора – простейший гоночный автомобиль без кузова) и гонки. В 1984 году на Гран-при в Монако набрал два очка, когда сделать это было практически нереально. Лил сильный дождь, да и другие болиды (Прим. автора – тип гоночного автомобиля) были мощнее и технически лучше. Среди них был и чемпион мира Ники Лауда.
– Так ты гонщик?
– Ага. В моих венах – скорость, а мое сердце – двигатель. – Вижу азарт в его глазах. Стало интересно, что я смогу увидеть в его глазах, когда он за рулем своей машины.
Но я никогда не понимала то, о чем рассказывает Глеб. Не люблю риск и скорость. Слишком опасно.
Еще какое-то время Глеб был с нами. Такой другой, но своей особенностью он притягивает к себе. А потом ему кто-то позвонил, и он ушел. И сразу за столом стало скучно. Заметила это только я.
В тот вечер я долго думала о том, что сказал Глеб Навицкий. В его венах течет скорость. А что течет в моих? Танец? Искусство? Если он живет гонками, машинами, то чем живу я?
А потом я заснула. Мне снились трассы, по которым с бешеной скоростью пилоты Фомулы-1 разрезают пространство на своих болидах. И поклялась, что никогда не сяду за руль даже обычной машины.
Глава 4.
Глеб.
Черный костюм и белая рубашка висят на вешалке. Идеально выглаженные, без ворсинок и заломов, сшиты на заказ. Сижу в кресле и пялюсь на это великолепие. Уйти? Сбежать? Поздно. Я не могу так поступить с матерью. Мой родственник точно не оставит ее в покое, и только ради того, чтобы показать мне, на что способен, продемонстрировать мне его силу и власть. Но безумно хочется послать все к черту. Отца, друзей его, свадьбу эту, Милу.
Мы с мамой не близки, и никогда не были, будто изначально существовали в разных мирах, чужие люди, у которых из общего только кровь и крыша над головой. Была. Осталась только кровь. Но слишком пострадала она от действий отца. В этом мы с ней по одну сторону баррикад. А своих, как известно, не бросают.
Мы были когда-то семьей. Помню свой день рождения. Мне исполнилось лет пять, наверно, не больше. Отец был со мной в этот день. Первый и последний раз, а мама приготовила праздничный стол. Был прекрасный вечер. Родители подарили мне радиоуправляемый самолет. Он был единственный в Москве. Так хвастался отец позже перед своими друзьями. Это был самый ценный подарок, я хранил его годами, даже когда оторвались лопасти и вылетели пружины. Прятал его в шкафу, чтобы няня или горничная не нашли и не выкинули. После того дня отец появлялся в нашей с мамой жизни все реже и реже. Но присутствовал его дух, призрак: “папа придет с работы, и тебе не поздоровится”, “отец все узнает, и тогда ты будешь наказан”, “Павел будет тобой разочарован, Глеб”, “Отец столько сил и денег тратит на твое образование и воспитание, а чем ты ему отвечаешь?” Только потом ничего не было. Отец не приходил, не наказывал. И я привык. Отца, которого мне рисовали, – его попросту нет. Ему нет никакого дела до сына.
Надеваю костюм. Непривычно я выгляжу, смотрю на себя в зеркало и удивляюсь. Чувствую себя в ловушке. Красивая такая ловушка,