кончины старец Амвросий. Поселился Леонтьев неподалеку от монастыря, жил на небольшую пенсию, но – со слугами (он все еще «великолепный кудиновский барин», по оценке С. Булгакова), о многих заботился и встречался с разными людьми. Видел, в частности, и Льва Толстого, о котором сказал кратко: «Он неисправим». Это не мешало ему писать проникновенные статьи о художественном творчестве Толстого.
Старцы откладывали решение о пострижении Леонтьева. «Не крикливое, но великое духовное дело совершалось постоянно подле него» (7, кн. 1, с. 193). Многое в нем менялось, добрая воля продолжала, сколь бы ни было ему нелегко в Церкви, преодолевать в себе ветхого Адама. «Он отсек свою волю и отдал ее в послушание старцу. Он подъял иго, которое хотя и обещало стать благим, но непосредственно было мучительным. Он распростерся перед Распятием, подобно тем отшельникам, которые самобичеванием смиряли свою плоть. Каковы были духовные плоды этого самораспятия, нам не дано судить о том, но велика была воля к покаянию» (8, с. 94). И, наконец, в августе 1891 г. старец Амвросий тайно постриг его с именем Климента и направил в Троице-Сергиеву лавру с благословением окончить там свой жизненный путь. При этом добавил: «Скоро мы с тобой увидимся». Прошло немного времени и оба покинули мир.
«Прошел великий муж по Руси и лег в могилу. Ни звука при нем о нем. Карканьем ворон он встречен и провожен», – подытожил В.В. Розанов (12, с. 291). Ни западники, ни славянофилы своим его не считали. Признание Леонтьев получил позже. «Был добрый человек, христианин. И сумел дойти до смирения. А это великая вещь», – писала Евгения Тур (графиня Салиас) (7, кн. 1, с. 197).
§ 1. Духовный опыт и идеи
Сначала страх Божий, побуждающий к смирению, покаянию и послушанию Богу, потом активный подвиг и в итоге – любовь как плод духовного пути – вот что Леонтьев вынес из своего нелегкого духовного опыта. Его душа основательно поработала в предварении пострига, и он сам это понял так: если простому человеку нужно победить в себе обычные страсти, что, конечно, отнюдь не просто, то образованному «борьба предстоит гораздо более тяжелая и сложная. Ему точно так же, как и простому человеку, надо бороться со всеми этими перечисленными чувствами, страстями и привычками, но, сверх того, ему нужно еще и гордость собственного ума сломить и подчинить его сознательно учению Церкви; нужно и стольких великих мыслителей, ученых и поэтов, которых мнения и сочувствия ему так коротко знакомы и даже нередко близки, тоже повергнуть к стопам Спасителя, апостолов, Св. Отцов» (8, с. 83).
Леонтьев готов был принести в жертву все, в том числе и творческий дар. Такой жертвы старцы от него, однако, не требовали. Он сжег одно сочинение и продолжил работу – не ради самовыражения, а в борьбе за истину, за Россию. Он стал, по признанию о. Сергия Булгакова, «самым независимым и свободным русским писателем, притом принадлежащим к числу самых передовых умов в Европе» (8, с. 84).
Победил ли он свою бурную натуру? В. Розанов писал: «Чувствуется, что здесь – натура пишущего, которой некуда