Так звали обещанное дитя, – словно процитировала мальцу Саийицаву она. – Священная Ицхиль, Лунная Дочь.
– Ицхилиты… точно… – почесал затылок Кермит.
– Мы говорим иначе. Дети Ицы, первой из творений, – как давно она не говорила вслух этих слов. Слова священной книги еще твердо сидели у нее в голове. Неудивительно, учитывая, сколько ее заставляли их читать.
– Значит… Ица – это ваша святая? Лунная богиня? Как пророчица Заранна?
– Нет, Кермит. Дитя полных лун – это Ицхиль. А Ица – прародительница всего людского рода, – вздохнула она. – Так учит Саийицава.
– Саи… я понял, – кашлянул Кермит, взяв из ближайшей кучки пару дров и запихнув их к углям костра. Те зашипели, медленно хватаясь за дерево.
Это всегда так странно. Пытаться согреться у костра. Дома им приходилось добавлять кусочки льда в вино и воду, чтобы те не нагревались под палящим Соляром над Ишероном. Сейчас она понимала, почему леди Джесайя не могла носить плотные платья, а ее единокровная сестра, Ницаях, с трудом переносила дни на открытом солнце, постоянно изнывая и не желая даже покрывать своих волос. Арвейдская кровь привычная холоду. Тамиран понимала это только сейчас.
Мысли о доме на пару с грустью, кислой, как вино, навевали и тоску. Она вспомнила шутливые примерки платьев Ницы, которая любила красоваться в самых сияющих нарядах, вопреки грубым настояниям дяди и брата о скромности. Вспомнила скромную, худощавую Аайю, в ее памяти такую юную. Сейчас, она, верно, уже подросла и детские черты уступали в ней место будущей женщине. Как жаль, что она так и не знала свободы. Первая жена отца, госпожа Хашнай, с детства не выпускала бедную Аайю из лунария, а когда той дались тексты Саийицавы, юная ее сестра проводила все дни за ними, не зная покоя и радости. Грудная малышка Хаям сейчас уже, верно, умеет ходить и, если ей так повезло освоить грамоту, наверняка тоже проводит дни, слушая, как Аайя читает ей священные слова Ицхиль и отрывки из Апокрифов. Тамиран, грустно скривив губы, допила и эту чашу вина. Иногда ей недоставало жаркого дня, журчания реки, запаха сада в поместье, звона стали по утрам, когда Яхир тренировался с Наримом, прежде рассветных птиц отрывая ото сна всех вокруг… Сладкие финики, виноград в сахаре и халва, которую они с Ницей любили тащить с кладовых в детстве… Отец, отчитывающий их за пристрастие к сладкому… Украшения, в которых госпожа Джесайя с Ницаях знали толк и ароматические свечи, которые проклятый евнух расставлял по всем углам…
И мать, конечно же, вспомнилась ей, прежде прочих. Леди Тарьям, которую отец взял второй женой, после того, как мать Аайи все не могла подарить ему ребенка. Казалось, не так давно она сбежала с Дейвиеном из родного дома, но черты родных и придворных уже расплывались перед ней, стоило ей закрыть глаза и попытаться их вспомнить. Или это из-за вина?
Мать. В памяти ее лицо тоже растворялось, и каждый раз, глядя в зеркало, Тамиран все чаще находила в себе самой материнские черты. В полумраке ей, бывало, казалось, что из темного отражения на нее смотрит