затем прикладом – тишина. Осматриваюсь вокруг: не ползет ли немец за мной. Свой явно сюда не приползет – на хрен это ему надо? Стучу еще и еще. Что делать? Тянет назад – становится страшно. Понимаю, что на обратном пути снайпер точно пристрелит – я уже взят на мушку. Он ждет момента, когда я вылезу и побегу обратно. Смотрю вперед – нет никого. Ждать или рвануть? Стучу еще и еще. Надо что-то решать. Решать не хочется, не решается. Начинаю понимать, что здесь под танком всё-таки не так опасно, как снаружи. Лежу, думаю, но мыслей в голове нет. Эх, как хорошо остаться бы здесь и не бежать назад. Стучу. Холодно, начинают замерзать руки и ноги. Тру нос и щеки. Надо решаться – тянуть нельзя. Решаюсь. Рванул. Не вижу, не слышу, не понимаю – провал памяти. Падаю на снег лицом вниз. Кто-то жмет в спину и что-то говорит. В голове проносится ужас: “Немцы!” Прихожу в себя, тяжело дышу, начинаю понимать, что жив. Рядом красноармеец прижимает меня к земле, что-то говорит. Я его не понимаю. До меня, наконец, доходит, что снайпер или промахнулся, или по какой-то причине не стрелял.
Отдохнув, спокойно ползу на КП роты. Вижу телефонный аппарат, трубка брошена, лежит вся в снегу. Рядом с телефоном никого нет. Беру трубку и выдыхаю: «Сирень», «Сирень»”, – ответа нет. В трубке раздается: "«Полынь», «Полынь», «Полынь»”. Линия работает, но меня опять не слышат. Вынимаю микрофон и под шинель. Над головой раздается мат:
– Какого х•• ты бросил трубку, заставляешь, твою мать, меня понапрасну по линии бегать! Спал, сволочь!
Телефонист зло глядит на меня. "Эх, на! Ему бы так спать!" Подвел меня пехотный командир. Как объяснить понапрасну прибежавшему телефонисту, где я был, что делал и что здесь произошло. Я, естественно, молчу. Вскоре телефонист уходит, а я остаюсь дежурить у телефона на всю ночь. Смены мне нет. Быстро темнеет, крепчает мороз, изредка стреляет противник. Мерзнут руки и ноги, холод обволакивает всё тело. Чувствую, как превращаюсь в ледышку. А пехотный командир трубку всё же не бросил – его снайпер ранил в грудь.
***
"Ромашка" продвинулась вперед, подошла к железной дороге (железке), но с ходу взять ее не смогла и залегла в перелеске перед железнодорожным полотном.
КП батальона переходит ближе к железке, и мы тянем "нитку" на новое место. Навстречу бредут раненые. Они на время отвоевались – отдохнут, отогреются, отоспятся в госпиталях. По пути натыкаемся на тела убитых – они уже отвоевались. Для них весь этот кошмар уже пережит и никогда не вернется.
Глядя на эту картину, как-то отчетливо начинаешь понимать, что и нас, остающихся здесь, ожидает та же участь. От этих мыслей становиться страшно. Но думать об этом некогда, надо быстро давать связь. Вот и новое КП. Размотали одну катушку кабеля, это примерно от 350 до 400 метров. Настолько продвинулся батальон за вчерашний рабочий день.
Ординарец с красноармейцем сооружают из ельника шалаш под штаб. Устанавливаю в углу шалаша телефонный аппарат, подсоединяю кабель и усаживаюсь на дежурство.
Лениво постреливает противник, где-то невдалеке слышны разрывы снарядов. С рассветом батальон должен взять железку. Идет