ответила Кира и, откинув башлык дублёнки, встряхнула мягкой гривой своих пышных волос. Так и стояла русалкой, глядя вслед уходящему, и когда Ветлицкий обернулся на повороте, то увидел, что женщина помахала ему рукой. Он тоже сделал нечто похожее, в тот же миг едва не выстелился на дороге, решил, что это ему в наказание за сегодняшнею воровскую ночь.
В кабинете у Мирры Нестеровны сидел тот самый парень из радиокомитета, который когда-то записывал стихи Андрея, – Влад Булгабин, сильно смахивающий на дервиша, правда в современной интерпретации. Ветлицкий в душе иронически относился к тому, с каким старанием Влад культивировал и поддерживал свой имидж. Даже его застиранная джинса, которую тот носил, не меняя ни зимой ни летом, казалось, должна была работать на сей затрапезный образ. Мирра внимательно слушала парня, а тот, скосив глаза в сторону, не то оправдывался, не то ещё что, но уступать не хотел. Скорей всего, председательница Союза высказалась супротив мнения журналиста.
– Заходи, Андрей! У нас тут разговор о поэзии: у Влада превалирует отрицательное начало, а ты как раз исповедуешь противоположное, вот и сравним, а поскольку вы оба молоды, и учиться надо.
Ветлицкому не понравилось замечание про молодость, тем более сама Мирра не намного их старше, но, имея в активе три крепких сборника и солидную должность, могла себе позволить такое. Андрей читал стихи Булгабина, и ему не нравилась манера последнего снимать кальку с известных авторов, сдабривая написанное не то поповщиной, не то бесовщиной, но меньше всего Ветлицкому хотелось ввязываться в дискуссию именно поэтов. На Влада у сторонника полковника Орлова был другой зуб: как-то вечером, слушая по местному радио его рассуждения относительно выборов, Булгабин заметил, словно бы в угоду теперешнему руководству, что «…не нужно хребет ломать», – то есть пусть всё в республике остаётся по-старому. Сейчас-то и стоило напомнить об этом просветлённому дервишу.
– Стихи ладно, а как вот быть с тем, что не нужно хребет ломать? – спросил Ветлицкий. – Считаешь нынешнее правительство благочинным?
Влад сразу понял, о чём речь, но ничуть не смутился, здесь он чувствовал себя менее уязвимым, чем в поэзии.
– Да, считаю!
– Неужели не видно из радиорубки, что народ нищает, побирушками и бичами вокзалы забиты. Ты что, никуда не ездишь?
– Никуда.
– Но в церковь-то ходишь, глянь на паперть, – продолжал наседать Андрей, намекая на имидж радиокорреспондента.
– Издержки при любых властях и режимах бывают.
«Толстовствуешь, святой угодник», – захотелось уколоть собеседника Ветлицкому, да он сдержался, а вслух продолжил:
– Значит, если бьют по правой скуле – подставляй левую, так?
Долговязый начётчик, наверное, захотел разозлить оппонента, а может, просто отнекивался:
– Допустим.
– А мне кажется, ты просто своему начальству хотел угодить.
Влад усмехнулся… Мирру занимал этот диалог, и она, покуривая, сторонним наблюдателем поглядывала