и груб! Что ни слово, то, как чугунком по лбу стукает, – дерзила Старая Верба. – Был бы ты добр, парень, весил бы как чисто-золотой. А то дерьма в тебе столько, что все твои слова им и пропитаны. Кому такой понравится может? Если только совсем уж не нужной никому в целом свете, завалявшейся какой невесте или калеке… – тут она смолкла, ухватив себя за язык, поняв, что брякнула что-то не то.
– Бывает, что и редчайший алмаз может закатиться в щель, а пустая стекляшка торчит на видном месте. Вот скажи, раз ты такая премудрая, что дороже стоит, идеальная стекляшка или алмаз, в общем-то, с незначительным сколом?
– Понимал бы чего в алмазах-то. Будто видел их когда?
– Видел. Как и не видеть, дура, если у мага натуральные алмазы украшают его грудь по праздникам. Око Создателя из чего по-твоему? Из стекла, что ли?
– Как же он хранит этакую ценность в Храме? Туда всякий может нос сунуть? – удивилась старая.
– Он своё одеяние и прочие ценности прячет в подземных уровнях Храма. А туда, старая, не всякому и доступ есть. Кто сунется, тому погибель, если не знает, где тупики, а где и ловушки. Или попробуешь?
– Мне на кой? Если только на выкуп своего старого из того мира? Да там, как мне ведомо, ни денег, ни ценностей наших не берут.
Старая Верба переключилась на Иву, – Что, доченька, как устроились в «Городе Создателя»? Не сыро ли в жилье? Не ломит ли косточки? Не посещают ли во сне пугающие видения? Не слезятся ли глаза от остаточных испарений?
– Всё знаешь, будто и сама когда жила в «Городе Создателя», – процедил Капа.
– Не жила. Но памятлива на рассказы знающих гостей или пришлых странников, которых перевидала много. «Город Создателя» – он вроде машины. Там всё крутится отлажено, изо дня в день одно и то же. Там сытно и удобно. Порядок и чистота. А жить там не весело. Всякий человек вроде муравья, снуёт себе по указанной колее, а других не видит, не сообщается ни с кем. Тоска там!
– Уж у тебя в твоей хибаре весело! – не соглашался Капа.
– Хибара не хибара, а вокруг воля. Козочки мои пасутся на зелёных лугах, река вся моя – гляди на неё – хочешь вдаль, хочешь вдоль течения. Цветы луговые все мои. Вишни мои и земля под ногами – моя. Утром встанешь, да по траве росистой иди, куда глаза зовут. Жаль, ноги старые и ноют о покое. А то бы… – баба Верба замолкла, видя, как Капа плюёт на воду.
– Нельзя в воду чистую плевать, как и на землю родную. Не знаешь законов предков? А ещё помощник мага! Девушки бы постеснялся.
– Да мне в рот мушка залетела, – оправдывался Капа, – вон мошкары летает – тучи! Всю бороду облепили!
– И то правда, – согласилась баба Верба, но плевать не стала, а лишь вытерла язык уголком платка. – Пропасть мошки сколько. Дело к осени, а жар не остывает и к ночи. Ой! – засмеялась она звонко, – а в бороде-то у тебя сколько мошкары запуталось! Дай-ка я тебе бороду-то отряхну, красавчик! – и она полезла к нему, махая своим снятым платком вокруг его лица.
– Не трогай! – заорал Капа, – не суй свою