сапоги, ослабил повязки и, укутавшись в плащ, вытянулся на ложе – но, бьюсь об заклад, еще долго провалялся без сна.
Язык, коему меня обучили жрецы охотничьего племени, вышел из употребления тысячелетия назад, хотя его отдаленный потомок еще в ходу у народов, что обитают далеко-далеко на востоке, за морем. Едва жрица удостоверилась, что я внемлю ей и относительно разумею, начались подношения: парное оленье молоко, кровь, мясо, цветы, желтовато-розовые кислые ягодки. Дары сопровождались просьбами. Их я, конечно, принимал, и с каждым принятым даром могущество мое росло, а вот просьбы вызывали недоумение. Впрочем, только на первых порах. Всякий раз, стоило прошению сбыться – стараниями ли самого просителя или же волею судьбы, – как меня в благодарность осыпали все новыми милостями. И всякий раз жрица славила силу моего слова. Постепенно мне удалось уловить связь, а уловив, постигнуть дар речи, чтобы речами снискать пущую благодарность племени, каковая выражалась бы нескончаемыми подношениями.
Да, они дрессировали меня, точно пса, – заботой, лакомствами и похвалами. Однако я тоже не оставался в долгу. Охотники быстро уяснили, что хоть я не брезгую ни кровью, ни молоком, ни простою водицей, но предпочитаю все же рыбу из близлежащей реки или раковины из далекого нынче моря. Речь давалась мне нелегко, поэтому спустя десятилетия мы изобрели свою систему обозначений: деревянные фигурки рыбок с вкрапленными раковинами, украшенные различной символикой. Желающий обратиться ко мне излагал просьбу и совал руку в мешок с фигурками. Мне не составляло особого труда подсунуть страждущему «правильную» фишку, а иногда и не одну; их раскладывали на земле и трактовали мою волю.
Хоть я и благоволил к людям, меня все чаще посещали мысли о богах, коим они поклонялись и о коих толковали. Могу ли я двигаться? Могу ли, подобно людям, странствовать по свету и воочию наблюдать то, о чем слыхивал от других? Если молва не врет, другие боги кочуют с места на место, а иногда преодолевают громадные расстояния. Почему же до сих пор они не удостоили меня визитом?
Впрочем, кое-кто все-таки удостоил. Однако заметил я ее лишь спустя многие годы.
За сотни лет до знакомства со мной охотничье племя наткнулось на красноватую, в диковинных рытвинах глыбу – очень тяжелую, несмотря на обманчиво скромные габариты. Такие породы в здешних краях не водятся, рассудили охотники – и ошиблись (еще несколько красноватых обломков таилось в округе глубоко под землей), хотя доля истины в их рассуждениях тоже присутствовала: все обломки некогда составляли единый монолит. Так или иначе, глыба и впрямь была уникальной, и племя почитало ее как богиню.
Я воочию наблюдал, как она рассекла небо и от столкновения с нею содрогнулась твердь. На месте падения образовался глубокий кратер, многим глубже необъятной ледяной корки. Прежде чем рухнуть на землю, богиня скиталась по белу свету, видела всякие чудеса. С огромной высоты взирала она на просторы и моря земного шара, похожего на гигантскую чернику, где зелень чередовалась с бурыми участками и синевой. Планета неустанно вращалась вокруг