будут звучать скорбные стоны. – Она сжала руки Рауля, готового защищать ее от невзгод, и, вздрогнув, продолжала: – Да! Да! Проживи я сто лет, я всегда буду слышать тот нечеловеческий вопль, который он издал, – в нем боль слилась с неистовством ада, в моих глазах навсегда застынет ужас, а уста будут приоткрыты для так и не сорвавшегося крика.
О Рауль! Как избавиться от этого кошмара, если в моих ушах вечно будет звучать его крик, а из памяти никогда не изгладится его лицо! Какой ужас! Как избавиться от него и как вам его описать?.. Вы видели головы мертвых, высушенные столетиями, и, может быть, если только это не было жутким наваждением, вы видели и череп той ночью в Перросе? А еще на прошлом бале-маскараде вы видели Красную Смерть! Но все те головы были неподвижны и, можно сказать, мертвы. Но представьте себе, если сможете, маску Смерти, которая вдруг оживает, где четыре темных отверстия: черные глазницы, провалы носа и рта – пытаются выразить невероятный гнев, нечеловеческую ярость демона, и представьте вместо глаз у него черные дыры, потому что, как я узнала позже, горящие уголья его глаз видны только глубокой ночью. Пригвожденная к стене, я, должно быть, была воплощением Страха, а он – воплощением Уродства.
Тогда он подошел ко мне, страшно скрежеща зубами в провале безгубого рта, и обрушил на меня бесконечный поток безумных фраз и неистовых проклятий… Если бы я знала! Если бы только знала! Он наклонился надо мной. «Смотри! – кричал он. – Ты ведь хотела видеть! Смотри же! Наслаждайся! Напои свою душу моим проклятым уродством! Смотри на лицо Эрика! Теперь ты знаешь, как выглядит „голос“. Скажи, неужели тебе было не достаточно слышать меня? Ты захотела узнать, на что я похож. О, как вы любопытны, женщины!»
И он принялся хохотать, повторяя: «Как же вы любопытны, женщины!» – хриплым, громовым, страшным голосом. Еще он говорил что-то вроде: «Теперь ты довольна? Не правда ли, я красавец? Когда меня увидит женщина, она уже моя! Она полюбит меня на всю жизнь. Ведь я тоже Дон Жуан в своем роде». Потом он выпрямился во весь свой рост, подбоченился и, передергивая плечами и покачивая жутким черепом, заменявшим ему голову, загремел: «Смотри на меня! Смотри! Я – торжествующий Дон Жуан!»
Я отвернулась, умоляя о милости, а он грубо повернул мое лицо к себе, ухватив меня за волосы своими мертвыми пальцами.
– Довольно! – прервал ее Рауль. – Я убью его! Я убью его! Во имя Неба, скажи, Кристина, где находится этот дом на озере, эта столовая? Я должен его убить!
– Замолчи, Рауль, если хочешь это узнать.
– Да! Я хочу знать, как и зачем ты туда вернулась. В этом-то вся тайна, Кристина, берегись! Никакой другой нет! Но так или иначе, я найду его и убью.
– Ах, послушай же меня, Рауль! Послушай, если хочешь все знать. Он схватил меня за волосы, и потом… потом произошло нечто еще более ужасное…
– Ладно, говори! – мрачно произнес Рауль. – Говори поскорее!
– Потом он прошипел: «Что? Ты меня боишься? Ты, может быть, думаешь, что это еще одна маска? Думаешь, что это маска? Так сорви