на жертву и ее унижение.
– Снять с обвиняемого рубаху!
Канд рванулся и побледнел, одними губами выговаривая проклятия. Рейна холодно улыбнулась.
– Поверните обвиняемого перед людьми!
И все увидели. Широкие алые борозды, оставленные на лопатке сверху и груди насильника не иначе как женскими ногтями. Бедная Ритва, она исцарапала лишь то, до чего смогла добраться, лишь то, что выглядывало из разреза мужской рубахи.
– Это не то, что вы думаете! Это шлюха, шлюха из борделя, клянусь, она сделала это от страсти! – пытался еще кричать Канд, но его судьба была уже решена.
– Люди Фрисма! – утомленная Рейна из последних сил повысила голос. – Я представила вам доказательства виновности этого человека. На его одежде нет крови, но его задержали ночью, а девушку нашли поздно вечером, и у него было достаточно времени, чтобы переодеться. В его кармане нашли браслет убитой. Его видели в саду девушки. На его спине царапины, а у нее сломано два пальца, изломаны ногти, под ногтями запекшаяся кровь. Волей короля и лорда-наместника я признаю Канда из Гофоса виновным в убийстве Ритвы Ливок, надругательстве над ней и ее ограблении. Приговариваю этого человека к казни через повешение, – и уже тише. – Рене, отвези меня, пожалуйста, домой.
Полумрак кареты подействовал на Рейну успокаивающе. Спина почти перестала болеть и, как ни странно, неприятные мысли не лезли в голову. Она приговорила человека к казни, но это был плохой человек, виновный в страшном убийстве. Молодая девочка пятнадцати лет могла прожить долгую счастливую жизнь, встретить достойного человека, продлить свой род. Вместо этого ее опустят в землю.
А по ее, Рейны, воле, ее убийцу на закате вздернут на городских воротах. С невысоких Фрисмских стен отправят его пинком в полет, перед этим полоснув кинжалом по животу, так, чтобы в полете внутренности мерзавца вывалились и устремились к земле. Еще живой, одновременно истекающий кровью и задыхающийся, он будет болтаться меж небом и землей…
Карета остановилась. Опершись на услужливо подставленную руку Ифори, Рейна принялась вылезать из кареты, поставила ногу на… нет, не мостовую, а что-то мерзкое, липкое!
Она опустила взгляд вниз. Прямо под ее ступней, раздавленная колесом кареты, лежала лягушка, и ее выдавленные внутренности влажно поблескивали в лучах вечернего солнца.
Она шевелилась.
– Рене, о боги, Рене! – Рейна в ужасе схватилась за плечо кастеляна: как может живое существо так мучиться, испытывать ТАКУЮ боль и жить! Жить! – Добей ее, умоляю!!!
– Леди! Миледи Рейна! – Ифори смотрел на свою госпожу изумленными глазами. – Леди, она мертва… Вы должно быть увидели тень, миледи…
Рейна медленно отвела взгляд от лягушки. Действительно, мертвее некуда. Должно быть Рейна видела движение тени от собственной ноги…
Она повернула лицо на восток. Там, у главных ворот, уже собиралась толпа, пришедшая смотреть на казнь…
Моэраль
Любить свою родину – великое благо, но в то же время и великая обязанность.