жене Моэраль думал мало и готов был не думать вообще… Но очередное послание из столицы, в котором старый друг пространно описывал всевластие любимца Сильвберна – Байярда Зольтуста, мельком упоминая о беременности королевы, на миг вывело его из себя, и Холдстейн, на секунду утратив равнодушие, написал Илиен длинное письмо с упреками. Он рассказал ей, как непросто ему вести войну, зная, что она не может обеспечить прочных тылов, упрекая, что она часто рубит с плеча, напоминая о своем недовольстве казнью не угодившего ей Ульрька. Напомнил об обязанностях не просто жены, но королевы. И в самом конце, терзаемый… да что уж притворяться, завистью, самой настоящей завистью к поганому Линелю, у которого в семейной жизни был полный порядок, он упрекнул Илиен в отсутствии наследника.
Уже отправив письмо, Моэраль горько пожалел о содеянном. Он понимал свою неправоту, особенно в том, что касалось ребенка, ведь он провел с женой совсем немного времени, которого явно было недостаточно для зачатия. Неправ он был, если честно, и в других упреках. Илиен в конце концов, не воспитывалась как будущая королева, отсюда были и все ее ошибки, связанные с политикой.
Моэраль понимал, что гнев на жену вызван по большей части его чувством вины перед ней. Илиен красивая женщина и ласковая жена, и не ее вина, что его сердце навсегда отдано другой. К этой другой Моэраль стремился всем своим существом. Долгими бессонными ночами лежа на просторной постели в покоях лорда Тавесты, он размышлял, что может поделывать Рейна. Может быть, она так же смотрела в потолок, думая о нем. Может быть спала, свернувшись калачиком, сладко посапывая в подушку. А может быть именно в этот момент к ней пришел муж, ненавистный Молдлейт, жалкий урод…
При этих мыслях Холдстейн со стоном стискивал кулаки. Он вспоминал, как клялся ее дяде, что Рейна никогда не будет принадлежать никому, кроме него, и вот, не сдержал обещание! Его женщину, его единственную любовь ласкают чужие руки, чужие губы прижимаются к ее губам, и никто кроме него самого в этом не виноват…
Где она? Живет ли в Сильвхолле в окружении придворных лизоблюдов, или Молдлейт увез ее в свои земли? Сочиняя очередное письмо в столицу, Моэраль с трудом сдерживался, чтобы не спросить о судьбе возлюбленной… Боялся. Боялся любых вестей о ней, при одном лишь звуке ее имени содрогаясь от желания и тоски.
В этом томлении он проводил долгие дни, пока наконец…
Ох, да что там, любое известие было бы лучше, чем полученное! Сейчас, трясясь в седле в направлении Гофоса, окидывая взглядом поля, да какое там поля – степь, по праву названную Равнинным простором, сравнивая ее с дремучими лесами прекрасной Вантарры, он то и дело вспоминал, как к нему в кабинет ввели рыцаря с усталым лицом.
Едва войдя, рыцарь припал на одно колено. Моэраль несколько секунд недоуменно взирал на склоненную перед ним пропыленную рыжую макушку.
– Поднимись.
Тот встал, и Моэраль с интересом взглянул в честное открытое лицо. Этого человека он не знал, но,