берег узкого русла, мог задеть случайного пешехода своей массивной кроной. А место было облюбовано созерцателями природы – обитателями «Центра здравоохранения» и их гостями, как одно из красивейших в лесопарке. «Утреннюю Звезду» специально так называли – «Центр здравоохранения» номер такой-то, а их было немало – подобных учреждений, избегая старых и давно отброшенных названий, вроде «больница или лечебный центр», считая, что людей надо программировать словами исключительно на благо – на здоровье. В здании, называемом словом, где есть звучание боли, нельзя обитать человеку ни минуты.
В корнях клёнов росли папоротники и грациозные колокольчики, похожие на миниатюрные чашечки для лесных эльфов и их дюймовочек. Мама сидела, подстелив шаль, связанную в виде ажурных кленовых листьев. Чей-то подарок, какой-нибудь доброй сострадательной бабушки. В их семье не было бабушки. Ни традиционной бабушки с ветхозаветными спицами из музея бытовой культуры, ни современной бабушки-молодушки с собственной личной жизнью и живущей отдельно. Никакой бабушки, никакого дедушки со стороны мамы, и только один старый прадедушка со стороны отца. Почему было так? Так сложилось. Как в любимой сказке Ксении в детстве: «У козлика не было бабушки, совсем не было бабушки». Однажды козлик нашёл на лугу красивую бабочку: «Бабочка на лугу, будь моей бабушкой». Бабочка ответила: «Я могу, но я живу один лишь день». Потом он обратился к черепахе, старой и вечной как булыжник. «Нет, молода, хороша я», – сказала она, уползая, – «живу я всего лишь сто лет…».
Ксении вспомнилось, как в детстве мама спрашивала у неё, что бы она предпочла, быть лёгкой прекрасной, но кратковременной бабочкой или пыльной и тусклой черепахой, живущей в ином временном измерении? Выбор был сложным. Ксения выбирала бабочку.
У мамы была только Ксения и отец Ксении. В какой степени он был мужем мамы – это был вопрос без ответа, запутанный, болезненный. По сути, мама-сирота в одиночестве таяла с каждым очередным днём в тени искусственного Рая, подобно Снегурочке под клёном.
– Мне снился сон, – сказала мама, улыбаясь только губами, бледными на истаявшем лице, – и я видела мальчика с золотистыми завитками волос, и он сказал, что он твой сын, или это кто-то мне сказал. Он родится в будущем. Его имя Космомысл, и он будет обитать на планете твоего имени. Он будет одним из тех, кто станут прародителями новых людей на той новой планете. Они благоустроят, украсят её, во всём уподобив Земле, дадут ей те же названия, построив города, и она будет нашим подобием, хотя и другая.
– А мы с Рудольфом там будем жить? – Ксения ещё крепче обняла маму, её тщедушное тело, будто могла удержать её от той утягивающей в себя чёрной дыры, существующей в ткани их неизученного пока Мироздания, назначения которой, как и её смысла никто не понимал. Как никто не знал, чем она является за той границей, куда она втаскивает живую трепещущую душу, и чудовищной гравитации которой противостоять никто не мог. Даже бессмертные для человека звёзды.
– Нет, –